Абориген
Шрифт:
— Заблудился?
— Вроде, — Борька деловито полистал лоцию, открыл на нужном месте, уверенно ткнул грязным ногтем, — Значит, мы здесь… а мне сюда… значит, так и так…
— Разбираешься? — искренне удивился парень.
— А то! У вас еще лоция не полная. Вот тут свальное течение, а у вас не обозначено… А вот отсюда прямиком старица. Вы подрисуйте, я-то знаю.
— Спасибо за информацию, — усмехнулся парень. — Только мы в эти протоки и не втиснемся… Значит, лоцию ты лучше меня знаешь. С чем причалил?
— Это… Возьмите меня к себе. Юнгой. Я все могу — вести могу, я фарватер, знаю, палубу мыть могу, готовить…
— Ты сколько классов кончил, салага?
— Семь.
— А зовут как?
— Борька.
— Так вот, Борька. Кончай восьмой, поступай в речное, а там — милости просим.
— Тогда меня любой возьмет. Вы сейчас возьмите!
— Да как я тебя возьму! — сказал капитан. — Кто мне разрешит тебя взять? Никто тебя не возьмет, с семью-то классами, макароны разве продувать. Не на галере ведь ходим — там грести ума немного надо. Вот это с чем едят, к примеру? — Он положил руку на какой-то прибор. Борька пожал плечами. — Локатор это. А как устроен, знаешь? А это? А дизель как фурычет?
— Ясно, — сказал Борька. — Извините.
— Эй, Борька, — крикнул капитан. — Случилось что? Погоди!
Борька не обернулся.
В устье Тромъегана Борьку перехватил мужик на ярко-красном «Нептуне» с мотором «Меркюри». Могучий двигун, иностранный, сил больше, чем в «Жигулях», и стоит, небось, столько же. И сам мужик был какой-то иностранный, с седой гривой до плеч и в темных очках.
В катере у него курили девицы в пестрых анараках, орал магнитофон. Сиденья были обиты бархатом.
— Направо пойдешь? — спросил мужик, повернув к Борьке темные очки.
— Но.
— Будь любезен, загляни во вторую протоку, найди некоего Борьку Хромова, передай следующее: «Куйбида шумнул, мол, Федор в милицию подал за угон».
Девицы равнодушно смотрели на Борьку.
— Феликс? — спросил он, холодея.
— Да, Феликс. Ну, прощай. — Мужик врубил скорость, и могучий «Меркюри» унес девиц и музыку.
Борька остался сидеть, опустив голову. Значит, уломал-таки Феликс мать подать на розыск. Летят сейчас по телефонным проводам вдоль всей Большой Оби номер лодки и Борькины приметы: лопоухий, росту среднего, вида неказистого.
Видно, открытка на машину пришла.
Было самое рабочее время, но весь стройотряд собрался вокруг обеденного стола, смотрели молча, как Борька вытаскивает лодку на берег.
— Трудовой привет! — неуверенно сказал Борька, подходя ближе.
Никто не ответил. Навстречу ему шагал от палатки мятый, мрачный Степан с рюкзаком на плече.
— Счастливо оставаться, цуцики! — крикнул он, — Герои перестройки!
— Слушай, вали отсюда, пока я… — рванулся к нему Витя.
— Это тоже прошу занести в протокол, — насмешливо сказал Степан. — Угроза физического насилия… Поехали! — на ходу кивнул он Борьке, забросил рюкзак в лодку и уселся сам.
— А ты, приятель… — подошел к Борьке командир. — Мы же с тобой как с человеком!.. В общем, чья водка, где были, что делали — я разбираться не буду. Так что будь здоров. Спасибо за веселую ночку…
— Да уж, обхохочешься, — буркнул Витя, трогая припухшую скулу.
— И дружка своего до города подкинешь, — сказал командир.
Борька ни жив ни мертв смотрел на ребят. Те неловко отводили глаза.
— Как же так, ребята, — робко сказал Сан Саныч. — Работал же человек… Бензина сколько пожег… Давайте… — он первый вытащил пятерку и пошел, собирая деньги.
Борька посмотрел на Алену. Она стояла, опустив голову, нервно теребила цепочку на шее. Цепочка вдруг лопнула, она попыталась поймать на лету, присела, поднимая с земли. Волосы закрыли лицо.
— Вот, — Сан Саныч протянул Борьке деньги.
Борька глянул на него, на пачку мятых бумажек. Повернулся и на деревянных ногах пошел к лодке.
Борька правил по Оби вслепую, не видя пути из-за жгучих слез. Он сжимал губы, зажмуривал глаза, а слезы сами собой выкатывались из-под ресниц, ползли по чумазым щекам.
— Водочки бы, — сказал Степан. — Не осталось чуток? — Он заглянул в бардачок. — Первым делом в кабак завалюсь… М-м… — мечтательно прикрыл он глаза. — На белой скатерке… Упьюсь до поросячьего визга, теперь никто не запретит… Пойдем в кабак. Абориген. Мы вроде товарищи по несчастью. Ну, чего слюни-то распустил?
— У меня ж не осталось никого, кроме вас. Я ж уйти с вами хотел, уехать…
— Куда? — разозлился Степан. — Это они здесь с тобой вошкались — Боренька бедненький, Боренька кормилец! А уедут — кто про тебя вспомнит, кто с тобой возиться станет! Кому ты нужен в Москве? Там никто никому не нужен!
Степан угодил по больному. Хоть и не думал Борька об этом, старался не думать: в прошлом отряде тоже души не чаяли, обнимались на прощание, обещались писать, к себе звали, увезли полные рюкзаки рыбы — и как в воду. Борька три письма сочинил — ни ответа, ни привета.
— А-а! — Степан махнул рукой, — Что тебе, дураку!.. А я, считай, из комсомола — на фиг, из универа — на фиг, из Москвы — на фиг. Все козе под хвост… Одна радость — хоть раз в жизни сказал, что хотел. Жаль, до него не добрался, холуи его прикрыли… Не уеду из Москвы, пока не встречу. Ух, бить буду, бить, бить!.. Собрание устроили, — Степан зло засмеялся, мотая головой. — Это они любят: сидят, кайф ловят, решение принимают… И эта б… тут же, голосует. Полгода ко мне в общагу бегала. Теперь про романтику поет, на звезды смотрит. А как ночь, к нему в палатку скребется. А он, телок, еще не понял, что у этой девочки зубки-то волчьи. Уж она своего не упустит, она его в постель уложит, вместе с папой — генералом, и с дачей в Малаховке, и с черной «Волгой»…
— Это ты про кого? — ошеломленно спросил Борька.
— Про кого? Да про Ленку, любовь твою неземную. Это же сдохнуть — не встать, как ты на нее пялился. Нашел святую деву…
Борька подошел к берегу, заглушил движок, встал.
— Вылазь.
— Чего ты? — удивился Степан.
— Вылазь, говорю. Пешком дойдешь.
— Да ты что, Абориген. — Степан тоже встал. — Умом, что ли, повредился? Я ж тебя самого… — Он шагнул к Борьке. Тот наступил на борт, качнул лодку — Степан взмахнул руками и рухнул в воду. Борька выбросил следом его рюкзак и рванул стартер.