Абсолютная альтернатива
Шрифт:
Само управление передовым видом вооруженных сил, которым на тот момент, безусловно, являлась авиация, велось из рук вон плохо. Российские ВВС вступили в войну, не имея четкого руководства. Единственный государственный орган, занимающийся вопросами авиации, — так называемый «воздухоплавательный отдел» при Генштабе, — преобразовали в отдельное «управление штаба» лишь в 1916 году. Однако, несмотря на смену названия, занималось оно все тем же — вопросами укомплектования и снабжения, а вовсе не производства, ремонта или разработки новых моделей машин.
Высшее руководство авиации при этом ужасном и опаснейшем состоянии назначалось практически «наобум»: первый руководитель Авиаканца барон фон Кульбарс — отличный
При изучении отчетов по ВВС меня поразил один необычайно показательный случай: когда военный министр Сухомлинов однажды прибыл на испытательный аэродром в Петербурге и узнал, что построенные самолеты должны испытываться в полете полтора часа, он приказал сократить испытательные полеты до 30 минут. Протесты летчиков и инженеров ни к чему не привели. Неудивительно, что в первый период войны основной процент потерь приходился на аварии: к 5 октября 1914 года авиаотряды 3, 5, 8-й и 9-й армий из 99 погибших самолетов 91 потеряли не в результате схватки с врагом, а вследствие несчастных случаев!
За три года войны в России не создали ни одного ремонтного завода — самолеты, нуждавшиеся в капитальном ремонте, отправлялись на место постройки, что в итоге сказывалось на выпуске новых машин. Мелкий ремонт выполняли на аэродромах, более сложный — в авиационных парках. Все это было алогично и объясняться могло лишь полным невниманием высшего руководства к проблеме. А ведь и средства, и финансы, и технический уровень, и специалисты — все это имелось в наличии, ничего из этого не надо было привозить из будущего.
Отсутствовал лишь государственный интерес!
Еще большие новации, как мне казалось, возможно было внедрить в области тактики боя. Как и в технических разработках, я не являлся в данной сфере специалистом и знатоком, однако отличия от более поздних времен методик ведения воздушных боев были настолько очевидными даже для обывателя, что внедрять новые идеи я мог бы пачками каждый день без всякого военного образования и опыта пилотирования.
Полнейшим для меня откровением стало, например, то, что генштабы всех стран — участниц конфликта в начале войны сводили роль самолетов исключительно к разведке и корректировке артогня. Дорогостоящие летательные аппараты считались своего рода «модными игрушками», и настоящие боевые функции с ними никто не связывал. Для меня, привыкшего к кадрам кинохроники, на которых огромные воздушные чудовища заваливают бомбами беззащитные города или расчерчивают небо пунктирами пулеметных трасс, подобное отношение к самолетам воистину стало откровением. Более явного пренебрежения возможностями передовой военной техники сложно было себе представить.
Бомбардировку с воздуха, возможность которой предсказывал еще Леонардо да Винчи, стали применять, можно сказать, случайно: отправляясь в полет, пилоты-разведчики спустя некоторое время после начала войны стали брать с собой бомбы, чтобы не только сфотографировать, но и причинить сфотографированным объектам вред, если вдруг выпадет благоприятная возможность. На вооружении авиации состояли только легкие бомбы — 4, 6, 10, 16, 32 кг — исключительно для разведчиков или же истребителей.
Настоящие тяжелые бомбы появились только в 1915 году (до 240 и 400 килограммов соответственно) и только для самолетов типа «Илья Муромец», ибо никаких других полноценных бомбардировщиков в мире на тот момент не существовало.
Как это ни смешно (действительно, смешно), якобы «отсталая» Россия оказалась единственной страной, имевшей в своем распоряжении бомбардировочную авиацию. Варианты использования тяжелых воздушных бомбардировщиков не стоит даже перечислять, настолько они очевидны
В реальности ничего подобного не случилось, хотя все предпосылки для массового производства «Муромцев» имелись в распоряжении русского командования. За все время войны «Муромцы», количество которых к семнадцатому году составляло тридцать восемь машин (то есть пять так называемых «воздушных дивизиона» — страшная сила, учитывая зачаточное состояние бомбардировочной авиации у союзников и врагов), ни разу не совершили боевых вылетов для бомбардировки передовых позиций немецких войск. Усилия воздушных гигантов концентрировались на удаленных укрепрайонах и бытовых объектах Великой войны: на транспортных узлах, складах, базах, аэродромах. На тактику и стратегию военных действий подобные нападения оказывали минимальное влияние, а правильнее сказать — никакого.
Опять-таки эффективность бомбардировок представлялась мне необычайно низкой и снова — по субъективным, а не реальным причинам. У «Муромцев» отсутствовали прицелы для бомбометания, отсутствовали бомбодержатели. Вместо бомб зачастую метали «стрелы», то есть свинцовые пули (в четыре раза больше обычных) с жестяным стабилизатором, которые сбрасывали на противника, вручную опрокидывая фанерный ящик. Стоит ли говорить, что и прицелы, и бомбодержатели не являлись для того времени чем-то технически невозможным, и конструкторская мысль и тем более промышленность вполне могли наладить их производство. Помешало только одно — военное ведомство полностью устранилось от всех дел, связанных с «Муромцами» в частности и с авиацией вообще. Направление признавали малоперспективным, ненужным, и развивалось оно в основном усилиями частных лиц.
С истребительной авиацией история повторялась. Читая русские инструкции по воздушному бою, я едва ли не хохотал сквозь слезы. В начале войны на аэропланах не имелось встроенного бортового оружия: военспецы всерьез рекомендовали боевым летчикам, заметив самолет противника, «полететь к оному навстречу и, пролетая над ним, сбросить на него снаряд сверху». Под снарядом при этом подразумевалась отнюдь не бомба или зажигательная шашка — цели могли служить дротики, гири и даже бруски металла, которые специально брали на борт для «поединка» с вражеским самолетом.
Далее, подписанная мной инструкция 1914 года предлагала «искусным маневром вблизи летящего самолета образовать воздушные вихри, грозящие ему катастрофой». И первое, и второе предложения военного ведомства для пилотов боевых истребителей, разумеется, являлись полным бредом.
В первых воздушных боях реально использовались только тараны. При этом летчики не шли в лобовую, ибо последняя при фанерных крыльях однозначно означала гибель собственной машины, но старались колесами летательного аппарата поломать фюзеляж или крылья самолета противника. В среде летчиков таран долгое время так и именовался — «битье колесами сверху». Практиковалось также «принуждение противника к посадке». При этом старались либо загнать его слишком высоко, чтобы у него замерз двигатель, либо, наоборот, прижать к земле, чтобы лишить возможности маневрировать. На самолет противника пытались набросить аркан или «кошку» с целью остановить работу пропеллера. Иногда к «кошке» прикрепляли дымовые или динамитные шашки. В общем, пока на земле гибли миллионные армии, воздушные «асы» практиковались в основном в смертельной акробатике, массовая эффективность которой практически равнялась нулю.