Абсолютная пустота
Шрифт:
Ханнахан решил сделать свою книгу не только всекультурным, всеэтническим и всеязыковым узлом (петля!); чтобы пойти выше и дальше, чем удалось Джойсу, все это было, конечно, необходимо (так, одна-единственная буква "М" в "ГигаМеше" отсылает нас к истории майя, богу Вицли-Пуцли, ко всем ацтекским космогониям и иррумациям), но недостаточно! "Гигамеш" соткан из _всей совокупности_ человеческих знаний. И опять-таки, мы имеем в виду не только современное их состояние, но также историю науки, то есть клинописные вавилонские арифметики; испепеленные, потухшие образы мироздания - как халдейские, так и египетские; птолемеизм и эйнштейнианство, исчисление матричное и патричное, алгебру тензоров и групп, способы обжига ваз в эпоху династии Минь, машины Лилиенталя, Иеронимуса, Леонардо, гибельный воздушный шар Саломона Андре и дирижабль генерала Нобиле (то, что во время экспедиции Нобиле были случаи каннибализма, имеет особый и глубокий смысл для читателя, ибо роман Ханнахана можно уподобить точке, в которой некий фатальный груз упал в воду и возмутил ее гладь; и кругами волн, концентрически расходящихся все дальше и дальше от "Гигамеша", оказывается "все-все" человеческое существование на Земле, начиная с Homo Javanensis [человек яванский (лат.)]
Так мы доходим до главного творческого принципа Ханнахана: чтобы превзойти своего великого земляка и предшественника, ему было необходимо уместить в беллетристическом произведении не одно лишь культурно-языковое, но вообще все наследие истории - всю сумму познаний и умений (Пангнозис).
Несбыточность этого замысла, казалось бы, очевидна, его легко счесть манией глупца, и в самом деле: как может один роман, история повешения какого-то гангстера, стать экстрактом, матрицей, кодом и сокровищницей всех знаний, распирающих библиотеки планеты! Предвидя заранее этот холодный и даже издевательский скептицизм читателя, Ханнахан не ограничивается обещаниями - в "Истолковании" он дает доказательства.
Изложить их все немыслимо; творческий метод писателя мы можем показать лишь на мелком, второстепенном примере. Первая глава "Гигамеша" занимает восемь страниц, на протяжении которых смертник оправляется в нужнике военной тюрьмы, читая - над писсуаром - бесчисленные граффити, которыми солдатня успела испещрить стены. Эти надписи остаются где то на пограничье его сознания, и как раз потому их безудержное похабство оказывается не дном бытия, а люком, ведущим нас прямо в неопрятное, горячее, огромное нутро рода людского, в пекло его копролалической и физиологической символики, восходящей, через "Камасутру" и китайскую "войну цветов", к сумрачным пещерам со стеатопигическими [стеатопигия - ожирение ягодиц] Венерами пралюдей, ведь именно их обнаженный срам проглядывает сквозь похабные силуэты, коряво нацарапанные на стене; вместе с тем фаллическая откровенность других рисунков ведет нас к Востоку с его ритуальной сакрализацией Фаллоса-Лингама [лингам - стилизованный фаллический символ в индуизме], причем Восток означает местонахождение первоначального Рая - то есть искусной лжи, неспособной укрыть ту истину, что в Начале была скверная информация. Да, да: ибо Пол и "грех" возникли еще тогда, когда праамебы утратили свою однополую девственность, поскольку эквиполентность и двуполюсность Пола прямиком вытекают из Теории Информации Шеннона; так вот что означает последняя буква ("Ш") в названии эпоса! А стало быть, со стены нужника открывается путь в бездну природной эволюции... которая вместо фигового листка прикрылась муравейником культур. Но и это лишь капля из океана, потому что в первой главе, кроме того, содержится:
a) Пифагорейское число "пи", символизирующее женское начало (3,14159265358979...); именно столько тысяч букв насчитывается в тысяче слов этой главы.
b) Если взять числа, обозначающие даты рождения Вейсмана, Менделя и Дарвина, и приложить их к тексту, как ключ к шифру, то окажется, что мнимый хаос клозетной скатологии [литература (или шутки) на тему нечистот, в более широком смысле - на темы, вызывающие отвращение] есть изложение сексуальной механики, в которой сталкивающиеся (коллизирующие) тела заменяются копулирующими. Вся эта цепочка значений входит в сцепление (SYNCHROMESH!) с другими частями романа, а именно: через III главу (Троица!) она соотносится с X главой (беременность длится 10 лунных месяцев!), а эта последняя, прочитанная наоборот, оказывается изложением фрейдизма _по-арамейски_. Мало того: как следует из III главы (если наложить ее на четвертую, перевернув книгу вверх ногами), фрейдизм, то есть учение о психоанализе, есть обмирщенная версия христианства. Состояние до Невроза - Рай; детская душевная травма - это Грехопадение; Невротик - Грешник; Психоаналитик - Спаситель, а фрейдовское лечение Спасение через благодать.
c) Выходя из нужника, в конце I главы, Дж.Меш насвистывает шестнадцатитактную мелодию (шестнадцать было девушке, которую он обесчестил и удушил в шлюпке); слова же - крайне вульгарные - он произносит лишь про себя. Этот эксцесс психологически обоснован; сверх того, силлабо-тонический анализ песенки дает нам прямоугольную матрицу преобразований для следующей главы (которая получает при этом совершенно другое значение). Глава II - развитие богохульной песенки, которую Меш насвистывает в первой главе; после применения матрицы богохульство оборачивается ангельским пением. Роман в целом имеет три отсылки: 1) к "Фаусту" Марло (действие II, явление VI и след.); 2) к "Фаусту" Гете ("Alles vergangliche ist nur ein Gleichniss" [все преходящее - только подобье (нем.)]), а также 3) к "Доктору Фаустусу" Т.Манна, причем отсылка к этому роману - просто чудо искусства! Подобрав по очереди ко всем _буквам_ II главы ноты согласно старогрегорианскому нотному ключу, получаем музыкальную композицию - _обратное_ переложение (согласно "Фаустусу" Манна) оратории "Apocalypsis cum Figuris" ["Апокалипсис с фигурами" (лат.)], которую Манн, как известно, приписал композитору Адриану Леверкюну. Эта адская музыка присутствует и в то же время отсутствует в романе Ханнахана (ведь в явном виде ее там нет) - подобно Люциферу (буква "Л", опущенная в заглавии). IX, X и XI главы (слезание с грузовика, причащение перед смертью, приготовления к казни) также имеют музыкальный подтекст (а именно "Klage Dr.Fausti"), но, так сказать, между прочим. Ибо, если проанализировать их как адиабатическую систему согласно Сади Карно, они оказываются Собором, который покоится на постоянной Больцмана, а в Соборе этом совершается Черная Месса. (Ритуалу говения соответствуют смутные воспоминания Меша в кузове грузовика; завершаются они матерщиной, сочное глиссандо которой венчает VIII главу.) Эти главы самый настоящий Собор, поскольку межфразовые и межфразеологические пропорции образуют синтаксический скелет, эквивалентный _изображению_ на мнимой плоскости - в проекции Монжа - собора Нотр-Дам со всеми его башенками, консолями, контрфорсами, с монументальным порталом, знаменитой готической Розой и т.д. и т.п. Таким образом, в "Гигамеше" заключено и богословие, вдохновленное архитектурой. В "Истолковании" (стр. 397 и след.) читатель найдет подробную проекцию Собора в том виде, в каком он содержится в тексте упомянутых глав, в масштабе 1:1000. Но если вместо стереометрической проекции Монжа применить неравноугольную проекцию с исходной дисторсией согласно матрице из I главы, то получим Дворец Цирцеи, а Черная Месса превратится в карикатуру на изложение августинианской доктрины (опять-таки иконоборчество: августинианство - во Дворце Цирцеи, зато в Соборе - Черная Месса). Итак, Собор или августинианство не просто механически вставлены в роман; они - звенья общего идейного замысла.
Уже этот скромный пример показывает, каким образом автор, благодаря своему ирландскому упорству, вогнал в один роман весь мир человека с его мифами, симфониями, храмами, физическими теориями и анналами всеобщей истории. Пример этот снова отсылает нас к заглавию, ибо (в данном контексте) "Гигамеш" - это "гигантская мешанина", что имеет необычайно глубокий смысл. Ведь Космос, согласно второму закону термодинамики, движется к финальному хаосу. Энтропия _должна_ возрастать, и поэтому всякое бытие обречено на поражение. А значит, ГИГАнтская МЕШанина - не только то, что случилось с каким-то экс-гангстером; Вселенная в целом тоже Гигантская Мешанина (в просторечии беспорядок - "бардак", поэтому все бордели, о которых вспоминает Меш по дороге на виселицу, суть подобия Космоса). Одновременно совершается ГИГАнтская МЕССа - пресуществление Порядка в финальный Беспорядок. Отсюда сочетание Сади Карно с Собором, отсюда же - воплощение в Соборе постоянной Больцмана: Ханнахан _должен_ был это сделать, поскольку именно _хаос_ будет последним, Страшным судом! Миф о Гильгамеше, само собой, целиком воплощен в романе, но верность Ханнахана вавилонскому образцу - сущий пустяк по сравнению с безднами толкований, кишащих в каждом из 241.000 слов книги. Предательство, совершенное Н.Кидди (Энкиду) по отношению к Мешу - Гильгамешу, есть квинтэссенция и сплав всех предательств в истории человечества; Н.Кидди это _также_ Иуда, Дж.А.Дж.Меш - это _также_ Спаситель, и т.д., и т.п.
Открыв книгу наудачу, на стр.131, строка 4 сверху, встречаем восклицание "Ба!", которое вырывается у Меша при виде пачки сигарет "Кэмел", предложенной ему шофером. В указателе к "Истолкованию" находим 27 различных "ба!", а нашему "ба" на стр.131 соответствует следующий ряд: Баал, Байя, Баобаб, Бахледа (можно было бы подумать, что Ханнахан _ошибся_, дав неверное написание имени этого польского альпиниста: Bahleda вместо Bachleda; но ничего подобного! Опущенное "c" отсылает, согласно уже известному нам принципу, к символу "c", которым Кантор обозначил трансфинитный континуум!), Бахомет, Бабелиски (багдадские обелиски типичный для автора неологизм), Бабель (Исаак), Авраам, Иаков, лестница, пожарные, мотопомпа, уличные беспорядки, хиппи, бадминтон, ракета, луна, горы, Берхтесгаден (поскольку в БАварии начал свою карьеру Гитлер, этот поклонник Черной Мессы XX века).
Так работает на всех высотах и широтах _одно_ лишь словечко, обычное восклицание, казалось бы, совершенно невинное! Нечего и говорить о семантических лабиринтах, что ожидают нас на следующих этажах языковой постройки, какую являет собой "Гигамеш"! Теории преформизма борются там с теориями эпигенеза (гл. III, стр. 240 и след.); движениям рук палача, цепляющего веревку за крюк, синтаксически аккомпанирует теория Хойла Милна о двух временнЫх шкалах _скручивания в петлю_ Спиральных Галактик; а воспоминания Меша о своих злодеяниях суть полный каталог грехопадений человека ("Истолкование" показывает, как соотносятся с черными делами героя крестовые походы, империя Карла Мартелла, избиение альбигойцев, резня армян, сожжение Джордано Бруно, охота на ведьм, коллективные помешательства, самоистязания секты бичевников, моровые поветрия, гольбейновские пляски смерти, ноев ковчег, Арканзас, - ad calendas graecas, ad nauseam [до греческих календ, до тошноты (лат.)] и т.п.). Гинеколог, которого Меш пнул ногой в Цинциннати, звался Кросс Б.Андроидисс, то есть именем ему служил Крест (Cross), фамилией сингломерат Человекообразности (Андроид, Антропос) и Улисса (Одиссей), а серединная буква - Б (В) означает тональность си бемоль, поскольку в этом фрагменте текста закодированы "Жалобы доктора Фауста".
Да: бездонная бездна этот роман; в любой его точке сходится несчетное множество путей (не случайно топология запятых в VI главе есть аналог карты Рима!), и притом не каких попало - их разветвления гармонически сплетаются в единое целое (что Ханнахан доказывает методами топологической алгебры - см. "Истолкование", Математическое Приложение, стр. 811 и след.). Итак, все обещанное исполнилось. Остается лишь одно сомнение: сумел ли Патрик Ханнахан своим романом сравняться с великим предшественником или хватил через край, поставив под вопрос свое - но и Джойса!
– место в царстве искусств. Ходят слухи, будто Ханнахану помогала группа компьютеров, которыми снабдил его концерн IBM. Если даже и так, не вижу тут ничего зазорного: композиторы сплошь и рядом пользуются компьютерами - почему же это непозволительно романистам? Кое-кто полагает, что созданные по этой методе книги доступны одним лишь цифровым машинам, поскольку человеческий ум не в силах объять такой океан фактов и связей между ними. Тогда попрошу вас ответить: а есть ли на свете человек, способный объять целиком "Поминки по Финнегану" или хотя бы "Улисса"? Подчеркиваю: не в плане буквального прочтения, но со всеми отсылками, ассоциациями, культурно-мифологическими соответствиями, со всеми без исключения системами парадигм и архетипов, на которых держатся эти романы и возрастают в славе. Уж верно, в одиночку всякий бы тут спасовал! Ведь никому не по силам даже прочесть всю груду толкований и интерпретаций, уже написанных о прозе Джеймса Джойса! Так что спор о правомочности участия компьютеров в сочинении книг попросту беспредметен.
Зоилы утверждают, что Ханнахан изготовил величайший _логогриф_ литературы, чудовищный семантический _ребус_, поистине адскую _шараду_ или _головоломку_. Что запихивание миллиона или миллиарда всех этих отсылок в беллетристическое произведение, игра в этимологические, фразеологические, герменевтические хороводы, нагромождение все новых слоев значений, нескончаемых и коварных в своей антиномичности, - не литературное творчество, но фабрикация умственных развлечений для узкого круга хоббистов-параноиков, для маньяков и коллекционеров, распаленных библиографическим собирательством. Что, словом, это крайнее извращение, патология культуры, а не свидетельство ее здорового развития.