Ацтеки, майя, инки. Великие царства древней Америки
Шрифт:
Гумбольдт по праву заслужил признание за свой обширный вклад в ботанику, географию, геологию, астрономию, геофизику, метеорологию, океанографию и зоологию; но его вклад заключал в себе и нечто большее. Это Гумбольдт поместил американские культуры в центр общественного внимания. Годы исследований в обеих Америках научили его тонкому чутью отбора. Он успешно собирал коллекцию по всей стране, и знатоки в Америке доверяли ему свои коллекции. Позже, возвратившись в Европу, Гумбольдт в поисках дополнительного материала исследовал библиотеки Ватикана, Берлина, Парижа, Вены и Дрездена. В конце концов великий ученый обосновался в Париже и начал публиковать свой знаменитый труд «Путешествие по тропическим областям Нового Света, совершенное в 1799–1804 гг.» [1] в тридцати томах, иллюстрированный 1425 медными гравюрами, – результат пятилетних исследований. Том, посвященный американской археологии, составил один большой фолиант и был опубликован в Париже в 1810 году под названием «Vues des Cordilleres et Monuments des Peuples Indigenes de L'Amerique». Гумбольдт впервые представил миру панораму древней истории Америки, показанную, как никогда прежде, в рисунках инкских зданий, выполненных в масштабе. В книге были изображения каменных
1
«Voyage aux regions equinoxiales du nouveau continent».
Именно агония романтизма остановила возрождение интереса к американской археологии. То было время культа всего живописного: художники усеивали свои холсты развалинами, бурными потоками и темными, густыми лесами. Язык обрел высокопарность, а люди окружали себя легкой меланхолией. То было время страхов и падающих в обморок дам. То был век, породивший виконта Кингсборо.
В трудах виконта Кингсборо археологическая литература обрела псевдонаучный тон. Археология сделалась мистичной, религиозной и иррациональной. Она отняла у Америки то, что она имела, и дала ей то, чего в ней никогда не было. Американские индейцы, как следовало из тезиса, были не индейцами, а их культура – не их культурой. Она была средиземноморской. Она была еврейской. А постройки, обнаруженные по всей Америке и описанные Гумбольдтом, будто бы были делом рук скитавшихся племен Израилевых. То, что американские индейцы на самом деле евреи, в действительности было старой темой, муссировавшейся давно. На протяжении веков выдвигались предположения о судьбе 27 290 израильтян (точное число – предмет дискуссий. – Ред.),уведенных Саргоном Ассирийским в 722 году до н. э. Когда был открыт Новый Свет, церкви пришлось как-то объяснять присутствие индейцев, и поэтому она ухватилась за эту теорию. Высказывалось немало догадок, и даже столь здравомыслящий человек, как Уильям Пенн, сказал, поглядев на туземцев впервые: «Мне показалось, что я нахожусь в еврейском квартале Лондона».
Именно Кингсборо сделал из этой сущей чепухи антропологический факт. В 1795 году Кингсборо был уже немного с чудинкой, и последующие годы, когда он стал студентом Оксфорда, не развеяли его мистического умонастроения, так что, едва он увидел образец пиктографического письма ацтеков, его воображение пробудилось, и он решил посвятить свою жизнь доказательству некоей «теории». В конце концов он отказался от своего места в палате лордов, широко раскрыл свой кошелек и потратил свое состояние на коллекционирование материалов по культуре ацтеков и майя. Первый том «Древностей Мексики» был опубликован в 1830 году, но к тому моменту, когда последний из восьми томов вышел в свет в 1848 году, то была уже посмертная публикация. Виконт Кингсборо, третий граф Кингстон, умер в долговой тюрьме, будучи не в состоянии заплатить по счетам за бумагу. Что касается самого текста этого труда – мешанины из греческого, иврита, латинского и санскрита, – форма его может показаться логичной, но суть его представляет собой полный беспорядок. В нем имелись попытки подгонки фактов под предвзятые идеи, а призывы к научной точности должны были скрывать отсутствие научной методологии. В «Древностях Мексики» безусловная абсурдность соединилась с невообразимой нелепостью.
Подобные взгляды были все еще в ходу, когда в 1840 году Уильям Х. Прескотт начал писать «Историю завоевания Мексики». Немногие верили тогда в то, что ацтеки возвели те постройки, которые им приписываются; немногие принимали тот факт, что американские индейцы когда-либо были способны создать цивилизацию, описанную первыми испанцами. Поэтому Прескотт обратился к оригиналам – неопубликованным документам, которые лежали в испанских архивах. Доказательства, собранные в появившейся в 1843 году книге «Завоевание Мексики», были столь обширными, а стиль повествования столь впечатляющим, что Прескотт одной этой книгой сумел вернуть Америку индейцам. В то же время его друг, Джон Ллойд Стивенс (Стефенс), юрист из Нью-Йорка, «из соображений здоровья» совершивший путешествия по Египту, Аравии, к Петре (Петра – древний город, ныне в Иордании. – Ред.),в Польше и России, тогда исследовал Центральную Америку и способствовал сбору фактических доказательств. Сам Стивенс обладал умом, чувствительным к нюансам явлений, и бойким пером. С помощью этих данных, к которым добавились широкие исследования регионов, в которых обитали майя, он заложил прочную основу для изучения доколумбовых культур Америки. Его спутником был архитектор Фредерик Катервуд. Катервуд принимал участие в нескольких первых английских экспедициях в Египет, и, уйдя с головой в искусство Старого Света, он был готов к тому, чтобы оценить открытия, совершенные в Новом Свете. Его точные зарисовки с нотками драматизма, свойственными Пиранези, чудесно иллюстрировали текст Стивенса; вместе они стали авторами публикаций, которые в то время жадно читались, а время превратило их в классику археологии; «Эпизоды из путешествия по Центральной Америке» (1841) и «Эпизоды из путешествия по Юкатану» (1843) даже в настоящее время продолжают переиздаваться.
Научная база была заложена. Отныне было установлено, что американские индейцы были строителями городов, располагавшихся повсюду в Новом Свете. Прескотт подробно описал их историю, основываясь на документах; Стивенс дал общее представление о цивилизации майя во всей ее целостности. И безусловно, за этим последовал бы значительный прогресс, не вмешайся доктрина «Божьего промысла». Быстро сменяя друг друга, произошли следующие события: оккупация Техаса (мексиканский Техас был захвачен в 1845 году, после того как постепенно заселявшие его американцы в 1836 году подняли мятеж и объявили Техас «независимым» от Мексики. – Ред.),война с Мексикой (1846–1848) и последовавшие отторжения более половины ее территории – нынешние штаты США Калифорния, Невада, Юта, Аризона, Колорадо, Нью– Мексико. («Пока я описывал завоевание Перу, – заметил Прескотт, – мое правительство осуществляло завоевание Мексики…») А вслед за этим началась лихорадка в связи с только что найденным золотом и устремление на обширные пустующие земли на Западе, взлет железнодорожных империй и мечты о канале, который соединил бы океаны, – все это на годы отодвинуло то, что могло бы стать естественным развитием интереса к археологии. Затем началась Гражданская война (между Севером и Югом США, 1861–1865) с ее естественными последствиями для всего, что не носило чисто военный характер. А когда Европа осуществила свое политическое вмешательство, посадив императором Мексики на древних землях ацтеков и майя Максимилиана (имеются в виду события 1861–1867 годов и короткое царствование Максимилиана Габсбурга, преданного, взятого в плен и растрелянного. – Ред.),это повлекло за собой годы войн, которые сделали земли древних солнечных царств местом, едва ли подходящим для археологов.
Что касается инков, они все еще пребывали погребенными в историческом забвении. Перу располагалось в краю заката, вдали от Европы и Северной Америки, и все, что было известно об истории этой страны, заключалось только в литературе. Но с тех пор, как Уильям Прескотт опубликовал свою «Историю завоевания Перу», такого рода историческая литература стала приобретать внушительный размах. Испанские ученые, потрясенные тем, что полуслепой бостонский юрист, который никогда не бывал в Перу (как, впрочем, и в Мексике), написал эпическое произведение о действиях Испании в Америке, то самое, что надлежало бы написать им, принялись после этого публиковать горы документов, лежавших в их архивах.
Именно с Альфреда Модсли в 1880 году начался современный этап американской археологии. Один француз столкнулся с Модсли в джунглях Чьяпаса, где тот только что обнаружил развалины майяского города Яшчилана. Француз был вне себя от гнева, лишившись права первооткрывателя. Модсли успокоил его, сказав: «То, что я опередил вас, – всего лишь случайность… вам не следует опасаться меня, ибо я всего лишь любитель, путешествующий ради собственного удовольствия…» Но именно исследования Модсли, его раскопки и записи всех известных на тот момент текстов майя (на памятниках и зданиях) дали ученым всего мира прочную основу, на которой можно было приступать к разгадке тайны иероглифов майя. Модсли стал духовным последователем Джона Ллойда Стивенса. Не испорченный английскими елейно-лицемерными принципами, он был скромен до невозможности; о нем лично так мало известно, что писатели именовали его на разные лады «сэром», «лордом» и «доктором», хотя он не являлся ни тем, ни другим, ни третьим. Такой дефицит биографических данных свидетельствует о том, насколько скрытен он был на самом деле. Превосходные гипсовые слепки с рельефных надписей майя, сделанные им в джунглях, пролежали в неизвестности много лет, пока не были извлечены на свет божий, составив экспозицию так называемого Зала Модсли в Британском музее. На долю Модсли выпало мало почестей, и только в 1925 году Кембриджский университет с запозданием удостоил его почетного звания.
После публикаций Модсли интерес к цивилизациям ацтеков, майя и инков оживился. Если ни один человек не является своего рода «островом», по той же причине не является островом и культура; археологов многих стран привлекли эти забытые цивилизации, и каждый из них по-своему, в соответствии с интеллектуальными традициями своей родины, внес собственный вклад в общее дело. Открывались все новые и новые забытые города; и проблем, которые порождало каждое новое открытие, становилось все больше, и они становились все глубже по мере того, как увеличивалось количество литературы.
Одно возникало из другого. Это сразу же стало ясно археологам, когда они начали снимать один за другим слои накопившейся земли; они обнаружили, что одна цивилизация лежит поверх другой. Разумеется, это не всегда происходило в точной последовательности, предлагаемой устными преданиями, но все же это было совершенно ясно. Цивилизации, с которыми белый человек впервые столкнулся в Новом Свете, явились кульминацией многих веков культурной эволюции. Где бы ни работали археологи, каждое открытие, подобное обнаружению перемешанных костей человека и вымерших млекопитающих, все дальше отодвигало человека вглубь, к горизонту времен. Из-за самой природы материала, с которым работали археологи, эти исследования становились все сложнее и приобретали определенную направленность. Пришлось привлечь астрономов, чтобы определить, как майя без помощи инструментов наблюдали бесконечные небеса и как им удавалось весьма точно вычислять движение планет. Специалисты в области сельского хозяйства изучали распространение маиса, который, по крайней мере в Центральной Америке, являлся пищевой базой древних культур. Географы, изучающие распространение растений, путешествовали по этим богатым зеленью краям, чтобы узнать, каким образом ботаника содействовала подъему ранних американских культур. Геологи были привлечены, чтобы определить, чем нефрит майя отличается от китайского. Специалисты по физической и социальной антропологии измеряли и вычисляли, взвешивали и делили тело и душу индейца, а также оценивали его физические возможности в отношении голода и любви.
Что, в конце концов, представляет собой этот поиск древнего человека в обеих Америках? Это по сути своей огромная и увлекательная тайна. При отсутствии письменных документов, подобных тем, что встречаются в Старом Свете, что же мы имеем для продолжения поиска? Мы имеем множество странных на слух названий: тольтеки, миштеки, чибча, купиниске. Есть у нас и масштаб – просторы Американского континента. У нас есть загадочный сюжет; кто был этим Пернатым Змеем – богом, культ которого охватил всю Мексику? Почему майя внезапно покинули сотни своих городов? Почему инки и майя не знали о существовании друг друга? У нас есть ключи к разгадке, из которых можно делать логические выводы и которые вполне могут поставить в тупик самого Шерлока Холмса. И постоянно присутствует новизна: обнаружение гробниц, вроде мавзолея бога-воина в прекрасно отделанном подземном святилище в Паленке, где гробнице быть не полагалось; или обнаружение варварски прекрасных настенных росписей – таких, как в джунглях в Бонампаке, росписей, которых не видел ни один человек с тех пор, как люди покинули эти места тысячу лет назад. Больше чем тайна – сам поиск является еще и мечтой… мечтой всякого археолога о том, что когда-нибудь в священной лесной тиши он обнаружит дворец, город, руины, дотоле не виданные ни одним исследователем. Таков основной человеческий инстинкт, ибо жизнь существует ради чего-то нового. Поэтому в археологии присутствует тревога ожидания; она сочетает в себе волнение охотника за сокровищами с романтикой. Глиняные черепки и мумии, камни и скелеты – все они являются путеводной нитью в истории культуры.