Ад да Винчи
Шрифт:
Прямо сейчас. Или вы не можете?
Он вспомнил, что у нее что-то стряслось, какое-то несчастье, и чувство неловкости еще больше усугубилось.
Девушка помолчала несколько секунд, но потом решительно проговорила:
– Да, я приеду. Примерно через полчаса.
Старыгин встретил Машу у служебного входа музея. Он подвел ее к посту охраны и внушительным тоном проговорил:
– Это ко мне, консультант.
– Паспорт, – безразличным тоном проговорил молодой охранник.
Маша достала книжечку паспорта
«Все переведено на компьютеры, – подумал Старыгин, рассеянно следя за дежурным, – и только книги регистрации посетителей остались такими же, как пятьдесят лет назад...»
Он случайно бросил взгляд на раскрытый паспорт и вдруг замер, как будто увидел там вместо Машиной фотографии изображение такого же монстра, как на картине Леонардо.
– Что с вами? – спросила Маша, спрятав документ в сумочку. – Мы идем?
– Идем, – задумчиво проговорил Старыгин.
Так вот о чем говорил Магницкий! Так вот почему он подарил бесценный раритет именно этой девочке!
Он с новым интересом посмотрел на Машу.
– Идем, – повторил он и направился к лестнице.
– Никогда не была в этой части Эрмитажа, призналась Маша, едва поспевая за реставратором.
– Мы могли бы пройти через общий вход и подняться по Советской лестнице, но так немного короче...
– По Советской? – переспросила Маша. А разве ей не вернули прежнее название?
– Какое – прежнее? – Старыгин удивленно покосился на девушку.
– Ну, прежнее, дореволюционное...
– Дореволюционное? – Реставратор рассмеялся. – Но это и есть дореволюционное название! Эта лестница называлась Советской, потому что по ней поднимались на свои заседания члены Государственного совета. Того самого, который в полном составе изобразил на своей картине Репин. А Иорданская лестница долгое время называлась Посольской, потому что по ней поднимались послы иностранных государств, направляясь на аудиенцию к государю. Поэтому ее и сделали такой величественной и пышной, чтобы представители держав сразу, едва войдя во дворец, проникались величием Российской империи...
– Да? – недоверчиво переспросила Маша. А нам учительница в школе говорила, что Советская лестница так названа после революции, потому что по ней поднимались революционные массы, чтобы арестовать Временное правительство.
– Много чего говорили наши учителя, не всему можно верить. А мы, кстати, уже пришли.
Старыгин толкнул массивную дверь и пропустил девушку в свою лабораторию.
Она быстро привыкла к царящей внутри полутьме и шагнула к столу, на котором находилась картина.
Тщательно выписанный фон, свободно ниспадающие складки одежды, нежное лицо Мадонны, ее ласковый взгляд, обращенный к тому, кого она держала на руках...
Маша опустила глаза ниже и издала изумленный, испуганный возглас.
На руках Мадонны удобно расположилось маленькое чудовище, крошечный монстр. И так же, как божественное дитя на картине каждый
Маша словно заглянула в ад.
– Что это?
– Хотел бы я это знать! – отозвался Старыгин. – Присядьте, я вижу, что вы едва держитесь на ногах. Только осторожнее с этим креслом...
Маша придвинула к себе старинное резное кресло и без сил опустилась в него. В комнате внезапно погас свет.
– Я же говорил вам... – пробормотал Старыгин, что-то переставляя в темноте. – У нас ужасная проводка, и когда резко переставляешь это кресло, провод выпадает из гнезда и свет гаснет...
Он чем-то щелкнул, и в лаборатории снова стало светло.
– Извините... – Маша на секунду прикрыла глаза. – Честно говоря, я была в шоке...
– Я вас понимаю, – Старыгин кивнул, – когда я это первый раз увидел, я сам был в шоке...
– Но.., но как это возможно? Кто мог пририсовать это чудовище? И когда он это мог сделать? Ведь оно выписано очень тщательно... по крайней мере, насколько я могу судить...
Или картину подменили? А где подлинник? Он пропал?
– Слишком много вопросов, – поморщился Старыгин. – Пока я могу сказать только одно: вы правы, чудовище выписано очень тщательно, мастерски. Более того, оно написано той же рукой, тем же мастером, что и лицо Мадонны.
– Значит, картину заменили копией, фальшивкой?
– В этом еще нужно разбираться. Во всяком случае, холст такого же качества, как подлинный, и такого же возраста, ему тоже примерно сто пятьдесят лет...
– Как – сто пятьдесят? – удивленно переспросила Маша. – Вы хотели сказать – пятьсот? Ведь Мадонна Литта создана примерно в тысяча четыреста девяносто первом году...
– Браво, – усмехнулся Старыгин. – Ставлю вам пятерку, вы хорошо подготовились. По большинству предположений картина действительно создана в тысяча четыреста девяносто первом, но Леонардо писал ее на деревянной доске. Когда в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году она была куплена у герцога Литты в Милане, состояние ее было таким плохим, что ее пришлось немедленно перенести с дерева на холст. Для этого эрмитажный столяр Сидоров придумал специальную технологию, за это его наградили медалью... Но я, честно говоря, хотел поговорить с вами о другом. Когда вы родились?
– Что? При чем тут это? – Маша недоуменно уставилась на собеседника. – Ну, седьмого июля. А почему это вас так интересует?
– А какого года?
– Семьдесят седьмого. Я пока что не делаю тайну из своего возраста. Но все-таки почему вас так заинтересовали мои биографические данные?
– Я случайно взглянул на ваш паспорт, – признался Старыгин, – и хотел проверить, не ошибся ли я. Не показалось ли мне. Ведь такое удивительное совпадение...
– Да какое совпадение? О чем вы говорите?