Ад находится у океана
Шрифт:
Когда с поцелуем было покончено, Шафран, потерянная и изумленная, сделала пару неуверенных шагов. Ангел и Крисси с улыбками замерли, ожидая, когда она рухнет им под ноги. Нора посмотрела на них поверх очков, и девушки с неохотой подхватили Шафран. А ту уже сотрясал припадок, выгибая тело дугой и рисуя толстые жилы под кожей. В уголках губ показалась пена.
– Нам с ней долго возиться? – поинтересовалась Крисси. Она зашипела, пытаясь удержать руки Шафран, пока Ангел шарила пальцами у обморочной во рту, проверяя язык и убирая избыток
– Минут десять, – отозвалась Беата, – не больше.
– А ты сегодня добрая, Беа.
Нора засмеялась:
– Вспомнила полдня, проведенные в кресле? Зависть – плохое чувство, Крисси.
– Я, пожалуй, в тир запишусь. Такого вы точно ожидать не будете.
На этот раз смех подхватили все. Даже Шафран сподобилась на тень улыбки.
– Он идет, – заметила Ангел. Она уже вытерла руку о траву и теперь просто ждала, положив голову Шафран себе на загорелые колени.
Парень, спотыкаясь и разбрасывая ногами пластиковые стаканчики, приблизился. По его изумленному лицу было видно, что он больше пьян от свежего воздуха и музыки, нежели от пива.
– Жарко сегодня, да? – произнес он. Взгляд серых глаз устремился к Шафран. Та как раз вяло цеплялась за Крисси. – С ней такое часто бывает? Выглядит опасно. Тут неподалеку медики дежурят. Если хотите, могу сбегать за ними. Я бы мог и вашу подругу отнести, но, боюсь, она мне всю спину исцарапает. Не то чтобы мне пришлось скрывать это от своей девушки, я не о том. Я к тому, что у меня ее нет, а царапины – они ведь отпугнут любую, правильно? – Парень смущенно улыбнулся. – Господи, ну я и нагородил, да?
Беата взглянула на «сестер», убедилась, что те притихли. Только после этого заговорила.
– Позволь и мне быть честной. Я хотела твоего внимания. Хочу и сейчас. Хочу получить его целиком и без остатка. Как думаешь, мне это удалось?
– Ого, а это и впрямь честно. А если бы подошел кто-нибудь другой? Или я, скажем, смотрел бы в другую сторону?
– Для других есть другие. Для тебя есть только я.
Парень сделал неопределенный жест и нахмурился, будто солнце чересчур сильно прижарило ему копну каштановых волос. Наконец опять заулыбался.
– Сава. Или Савелий. Как угодно. Будущий потрошитель школьной указкой.
– Беа. Или Беата. Как угодно. Твоя будущая жена.
– Моя… – Сава запнулся на полуслове. Обернулся, ища помощи у приятелей, но те продолжали тискать девиц, подцепленных у южной оконечности поля. – Моя… Это какая-то шутка?
– Попробуй положить эту фразу на язык и произнеси ее, покатай во рту. – Голос Беаты каким-то образом заглушил рев толпы и усиленное динамиками рычание со сцены.
Севшим голосом Сава сказал:
– Ты – моя будущая жена, Беа.
– И ты будешь проклят и презираем, если вдруг выяснится, что это неправда?
– Да… Да, господи!
Сава вдруг понял, что не владеет собой. Окружающий мир смазывался, словно по его очертаниям пробежали кошачьи лапки. Лишь одно оставалось четким – указательный пальчик Беаты, показывавший на межключичную впадину, куда обычно женщины бросают капельку духов. Оторопь, вызванная ее странными словами, окончательно схлынула.
«Я как будто в ловушке у миража с чернейшими волосами и белейшей кожей», – подумал Сава и тут же позабыл эту мысль.
Позабыл он и то, как мираж привлек его к себе.
2
Снаружи громыхнуло, и Сава вздрогнул. Он оперся на локоть и повернул голову в сторону окна. Сквозь жалюзи был виден один из уличных фонарей, освещавших парковку. В его свете мерцали серебристые зернышки. Казалось, где-то в ночи возникло огромное существо, притащившее с собой севалку, полную чистых белых зерен. И теперь тварь, загребая зёрна водянистой лапой, сеяла, сеяла и сеяла…
Подброшенный внезапной догадкой, Сава соскочил с кровати. В голове застучали молоточки, пытаясь раздробить камень беспамятства. Он добрел до своей одежды, брошенной на полу дешевенького гостиничного номера, и отыскал темные силуэты двух продавленных кресел. Плюхнулся в одно из них. Подкинул голой ногой валявшуюся поблизости скомканную груду тряпья.
«Что это? – тупо подумал Сава. – На одежду не похоже, только если ты не слон, нуждающийся в рубашке сто пятидесятого размера».
За окном продолжали пересыпаться серебристые зернышки, и память неожиданно сдалась, выпуская своих пленников.
«Сутки? Как пожелаете. Первый этаж, так что вы никому не помешаете. И всё же будьте потише, пожалуйста».
«Вы нас не услышите. Спасибо. Надеюсь, за такую цену в номере сыщется рабочий душ?»
«Ну, разумеется».
«Уж поверь, Сава, отныне этот прохвост чужую задницу, как и свою, только учует, но не услышит».
«Господи, Беа, разве можно так говорить при людях? Боже! Приятель, у тебя, кажется, кровь из уха пошла».
«Что? Парень, ты можешь говорить громче?»
Воспоминание было далеким, точно окутанным ватой. Сава наклонился к одежде и на ощупь отыскал в шортах смятую сигаретную пачку. Откинулся в кресло, закурил. Мир за окном, словно состоявший из одних лишь серебристых зернышек да фонаря, внезапно вспыхнул и приблизился. Казалось, озаренная молнией парковка намеревается ввалиться в номер через окно.
«Один… два… три…» – принялся отсчитывать Сава. Но делал это машинально, бездумно. Всё его внимание приковали предметы, которые с уверенностью можно было назвать уликами.
Мгновение назад на столике, втиснутом между кресел, отразили отблеск молнии и пропали плоские прямоугольники. Индивидуальные упаковки. Все три целые, невскрытые.
Презервативы.
Наконец взревел гром, ставя внушительную точку в отсчете на цифре «шесть». Сава поежился, ощущая озноб, разливающийся по телу, и перевел взгляд на тряпье, которое не так давно поддел ногой.