Ад

Маринина Александра

– Что вы, тетя Люба, не надо, – слабо улыбнулась та. – Со мной все в порядке.

– Точно?

– Точно. Вы за меня не беспокойтесь, я справлюсь. Вы не думайте, я сильная, да и потом, мне теперь легче будет. Никто не пьет, денег не ворует, не орет, не дерется. У меня Костик из-за всего этого нервный стал, а теперь он успокоится. И я успокоюсь. Правда-правда, не волнуйтесь за меня.

Впервые в жизни Люба Романова возвращалась домой с поминок с легким сердцем. Она в Ларисе не сомневалась. Действительно, девочка сильная, она со всем справится. Хотя какая она девочка? Уже двадцать восемь лет, уже мать, сына растит. Давно ли ей было десять, когда мать погибла, а отца посадили, и была она несчастным,

испуганным, осиротевшим ребенком? Давно ли украла Лелину любимую кофточку? Давно ли спрашивала Лелю, целовалась ли она с мальчиками, а Люба приходила в ужас и боялась, что Лариса научит ее дочь плохому? Давно ли заявляла, что хочет поступать в институт, потому что не хуже других? Давно ли? Давно. Как много всего произошло за минувшие восемнадцать лет. Целая жизнь. Глупый невоспитанный ребенок превратился в самостоятельную взрослую женщину. Поумневшую, конечно, но не намного. Ну как это так: спать одновременно с двумя мужчинами, не предохраняться и потом не знать, от кого родила! Ничем, кроме глупости, этого не объяснить.

* * *

– Слушай, я тут про Лелю такое подсмотрел! – Ворон от возбуждения хлопал крыльями, из глаз вылетали икры. – Она…

– Стоп, стоп, – недовольно остановил друга Камень. – Когда это было? Сколько прошло времени после похорон Геннадия? Ты мне хронологию не нарушай, а то я запутаюсь.

– Ничего я не нарушаю, – Ворон попытался было обидеться, но сразу же передумал, потому что обида означала бы пустые пререкания, а ему хотелось рассказывать. – Геннадий умер в сентябре девяносто восьмого, а я перебираюсь в февраль девяносто девятого. Это же совсем близко, по нашим с тобой меркам – просто рядышком, как вчера и сегодня. Но если ты настаиваешь…

– Да, – твердо ответил Камень. – Я настаиваю.

– Ну ты и зануда, – Ворон неодобрительно покачал головой. – Ладно, так и быть. Значит, в конце октября девяносто восьмого года обанкротился Инкомбанк. Тебе это интересно?

– А у Романовых там были вклады?

– Были, но они еще летом все свои деньги наличными забрали.

– Тогда неинтересно. Дальше давай.

– В ноябре убили Галину Старовойтову.

– Это я помню. Она к Романовым отношение имела?

– Не имела.

– Тогда давай дальше, – скомандовал Камень.

Ворон вздохнул и принялся послушно перечислять события.

– В декабре сменили главу президентской администрации, состоялся учредительный съезд движения «Отечество», прошло совещание министров обороны СНГ, подписана Декларация «О дальнейшем единении России и Белоруссии»…

– Слушай, – рассердился Камень, – что ты мне голову морочишь? Какое «Отечество»? Какая Декларация? При чем тут президентская администрация? Ты мне про Романовых и их окружение рассказывай.

– А что рассказывать? – Ворон картинно повернулся на ветке вокруг своей оси, изображая пируэт. – Нечего рассказывать, все по-старому. Колю пока не нашли. Холдинг Бегорского постепенно набирает обороты после дефолта, Любины советы очень дельными оказались. Они год закрыли без потерь и даже с прибылью, хотя и не такой большой, как в предыдущем году. Я тебе, старому ворчуну, самое интересное выбираю, а ты кочевряжишься. Ну, будешь про Лелю слушать или опять политику потребуешь?

– Давай про Лелю, – нехотя согласился Камень.

– В феврале, двадцатого числа, это как раз суббота была, состоялась премьера фильма «Сибирский цирюльник».

– Севильский, а не сибирский, – поправил Ворона Камень.

– Много ты понимаешь! Образованность хочешь показать, а сам ни черта не смыслишь! – взъярился Ворон. – Именно что сибирский, а никакой не севильский. Про севильского – это опера такая, Россини написал, а про сибирского Никита Михалков кино снял.

– Михалков? Это что же, автор русского гимна, что ли?

– Не,

сынок его. Автор гимна уже старенький совсем. Ты не перебивай. Значит, премьеру устроили пышную, аж в самом Кремлевском дворце, где раньше, при советской власти, съезды партии проходили. На премьеру четыре с половиной тыщи человек пригласили, во как! А среди них – сплошное высшее руководство и всякие заметные деятели: премьер-министр Примаков, Черномырдин, Горбачев и прочие. В фойе устроили выставку исторического костюма эпохи Александра Третьего. Короче, шуму было – полный караул. Вечером после премьеры на Соборной площади фейерверк устроили, да с колокольным звоном, да еще на время кремлевские звезды погасили, чтобы, значит, эффектней получилось. Одним словом, размах царский.

– Ну а Леля тут каким боком?

– Так она ж на премьере была. У нее поклонник образовался со связями, у него папа в Администрации Президента служит, вот он и подсуетился насчет пригласительных билетов. Посмотрели они кино, на Соборную площадь идти Леля отказалась, не люблю, говорит, толпу, да и холодно, зима все-таки. А вот в ресторан пойти согласилась. Есть у нее такая слабость, любит она рестораны, несмотря на все свое эстетство и богемные замашки. Все-таки гены на помойку не выкинешь, кровь Родислава дает о себе знать. Ну вот, значит, приходят они в ресторан, садятся за столик, делают заказ, все честь по чести. Сидят на первом этаже, а на втором этаже свадьба гуляет. Не сказать, чтобы очень уж шумная, но заметная, во всяком случае, гости с этой свадьбы постоянно внизу, в холле толкутся. Наша Леля выходит попудрить носик и на обратном пути в этом самом холле сталкивается с Вадимом. Представляешь?

– Да ну? – удивился Камень. – С тем самым Вадимом?

– С тем самым. Он к ней бросается, как к родной, здравствуй, говорит, надо же, какая встреча, мы с тобой в подъезде, бывает, месяцами не пересекаемся, а тут в ресторане, в самом центре Москвы, далеко от дома, вот бывают же такие совпадения. Леля прямо расцвела, стоит, улыбается, глаза сияют. И тут искра между ними проскакивает.

– Какая такая искра? Электрическая?

– Ну, считай, что электрическая, если тебе так понятней. Знаешь, когда искра между мужчиной и женщиной проскакивает, то это означает, что они созданы друг для друга. Вот не были знакомы, увиделись в первый раз – и вдруг искра проскакивает, и всё, кранты, сливай воду. И поделать ничего нельзя. Такая взаимная тяга у них возникает, что невозможно терпеть.

Глаза Камня увлажнились, он судорожно сглотнул, чтобы не выдать слез умиления.

– И у Лели с Вадимом так было?

– Именно так и было. Кругом толпа, люди снуют туда-сюда, из нижнего зала танцевальная музыка доносится, из верхнего – хохот и песни, а они стоят, смотрят друг на друга, как завороженные, и глазами разговаривают.

– Глазами? – переспросил Камень. – Разве люди умеют без слов разговаривать?

– Умеют, умеют, когда искра проскакивает – они все умеют, – заверил его Ворон. – И Леля вдруг такой красавицей сделалась – глаз не отвести! И улыбка у нее, оказывается, чудесная, и вся она совершенно очаровательная. Стоят они, значит, молчат, друг на друга смотрят, и вдруг сверху по лестнице спускается условная девушка. То есть невеста.

– Почему условная? Как это девушка может быть условной?

– Очень даже может, – рассердился Ворон. – Есть же в военном деле понятие условного противника. Вот и девушка может быть условной. Потому что она, с одной стороны, невеста, а с другой стороны – беременная. И глубоко беременная. Вадим-то на Лелю смотрит, беременную девушку не видит. А девушка подходит к ним, берет Вадима под руку, улыбается. Тот смутился, растерялся, познакомься, говорит, это моя жена.

– Он что, невесте представил Лелю как свою жену? – уточнил Камень.