Ада, или Эротиада
Шрифт:
— Напыщенное «не склонна» — авторское; а слон — мой.
— Не может быть! — рассмеялась Ада.
— Наш великий Коппе, — заметил Ван, — конечно, чудовищен, но есть у него один прелестный маленький опус, который наша Ада де Грандфьеф не раз более или менее успешно переиначивала на английский.
248
(фр.). {245}
— Да
— Послушаем, послушаем! — оживился Демон, подцепив орешек из ее подставленной ладони.
Эта взаимослаженность и согласие жестов, эта веселая искренность семейных встреч, эти ни разу не спутавшиеся марионеточные стропы — их легче описать, чем вызвать в памяти.
— Старые средства повествования, — сказал Ван, — могут пародироваться лишь величайшими и злейшими из художников, но лишь близким родственникам можно простить парафраз выдающихся стихов. Позвольте мне предварить плод усилий кузины — не важно чьей — одним отрывком из Пушкина, чтоб сладить рифму…
— Изгадить рифму! — подхватила Ада. — Любой, даже мой, парафраз — все равно гладкий лист преобразует в гадкий глист, только-то и остается от нежного первородного корешка.
— Чего вполне достаточно, — заметил Демон, — чтоб удовлетворить меня, непритязательного, и милых друзей моих.
— Так вот оно, — продолжал Ван (пропуская мимо ушей, как ему показалось, неприличный намек, поскольку бедное растеньице считалось издревле в Ладоре не столько средством от укусов рептилий, сколько залогом легких родов у слишком юных матерей; но это к слову) — Стишок на случай сохранился; его имею; вот вам он : «Leur chute est lente», всяк их знает…
86
Стишок на случай сохранился; его имею; вот вам он… —
Стихи на случай сохранились; Я их имею; вот они:(прим. В.Д.)
— Я знаю их! — внедрился Демон:
Leur chute est lente. On peut les suivre Du regard en reconnaissant Le ch^ene `a sa feuille de cuivre L''erable `a sa feuille de sang [249] .Прекрасные строки!
— Да, это у Коппе, а вот кузинино, сказал Ван и стал читать:
Неспешно их паденье. Любо Под падом листьев мнить ответ: Лист медно-красный — отзвук дуба, Кроваво-красный — клена цвет.249
(подстр. перевод с фр.).
— Фу-у! — отозвалась стихоплетчица.
— Ничего подобного! — вскричал Демон. — Это «падом листьев» — маленькая восхитительная находка!
Он притянул Аду к себе, та опустилась на подлокотник его Klubsessel [250] , и Демон приклеился пухлыми влажными губами к розовому уху, просвечивавшему сквозь густые темные пряди. По Вану пробежала восторженная дрожь.
Теперь наступил черед Марининого появления, и она в платье с блестками, в восхитительной игре света и тени, в приглушенном фокусе лицо, к чему звезды стремятся в зрелости, возникла, простирая руки, в сопровождении Джонса, несшего два подсвечника и одновременно пытавшегося, в рамках приличия, престранным образом незаметно отпихивать ногой назад что-то на него наскакивающее, коричневое, тонущее в тени.
250
Мягкое кресло (нем.).
— Марина! — воскликнул Демон с дежурной сердечностью, похлопывая ее по руке и присаживаясь с ней рядом на канапе.
Издавая мерное пыхтение, Джонс поставил один из роскошных, змеей обвитых подсвечников на низкий комодик и хотел было водрузить второй туда, где Демон с Мариной завершали предварительный этап обмена любезностями, но Марина торопливым жестом руки указала, чтоб поставил подсвечник на стойку рядом с полосатой рыбиной. Джонс, пыхтя, зашторил окна, скрывая истинно живописные останки догорающего дня. Этого весьма старательного, серьезного и неповоротливого Джонса наняли недавно, и приходилось постепенно привыкать и к нему самому, и к его сопению. Спустя годы, он окажет мне одну услугу, которую мне никогда не забыть.
— Она — jeune fille fatale [251] , этакая бледная краса, сердцеедка, — говорил Демон своей бывшей возлюбленной, нисколько не заботясь, слышит его или нет объект разговора (а она слышала) из дальнего угла комнаты, где помогала Вану загнать собачонку в угол — при этом слишком выставляя напоказ голую ножку. Наш старый приятель, в возбуждении под стать остальным членам воссоединившегося семейства, вслед за Мариной ворвался со старым, отороченным горностаем шлепанцем в жизнерадостной пасти. Шлепанец принадлежал Бланш, кому было велено загнать Дэка к себе в комнату и которая, как обычно, не сумела должным образом его удержать. Обоих детей пронзило холодком d'ej`a-vu (даже удвоенного d'ej`a-vu, если рассматривать в художественной ретроспекции).
251
Роковая девушка (фр.).
— Пожалста без глупостей (please, no silly things), особенно devant le gens [252] , — произнесла глубоко польщенная Марина (нажимая на конечное «s», как делали ее бабки); и когда медлительный, с по-рыбьи разинутым ртом лакей уволок обмякшего, выпуклогрудого Дэка с его жалкой игрушкой, Марина продолжала: — Воистину, в сравнении с местными девицами, скажем, с Грейс Ласкиной или Кордулой де Прэ, Ада смотрится тургеневской героиней или даже мисс из романов Джейн Остин.
252
При людях (челяди) (фр.).
— Вот-вот, вылитая Фанни Прайс ! — уточнила Ада.
— В сцене на лестнице! — подхватил Ван.
— Не будем обращать внимания на их мелкие колкости, сказала Марина Демону. — Мне всегда были непонятны их игры в маленькие тайны. Однако мадемуазель Ларивьер написала изумительный киносценарий про таинственных деток, занимающихся в старых парках странными делами, — только не позволяй ей нынче заговаривать о своих литературных успехах, тогда ее не уймешь.
— Надеюсь, супруг твой не слишком поздно пожалует? — заметил Демон. — Сама знаешь, в летнюю пору после восьми вечера он не в самой лучшей форме. Да, кстати, как Люсетт?
87
Фанни Прайс — героиня романа Джейн Остин «Мэнсфилд-Парк».{219} (прим. В.Д.)
Тут Бутейан величественным жестом распахнул обе створки дверей, и Демон подставил калачиком (в форме изогнутой полумесяцем русской булочки) свой локоть Марине. Ван, которому в присутствии отца свойственно было впадать в какую-то колючую игривость, предложил руку Аде, но та с сестринской sans-g^ene [253] , которую Фанни Прайс могла бы и не одобрить, легонько шлепнула его по кисти.
Еще один Прайс, типичный, даже слишком типичный, старый слуга, которого Марина (вместе с Г.А. Вронским в период их краткого романа) непонятно по какой причине окрестила прозвищем «Гриб», поставил во главе стола, где сидел Демон, ониксовую пепельницу, поскольку тот между блюдами любил перекурить — русское традиционное попыхивание. Соответственно же на русский манер столик для закусок щеголял многоцветием закусочной снеди, средь которой serviette caviar (салфеточная икра {80} ) отделялась от горшочка с Graybead (икрой свежей) сочным великолепием соленых грибков, белых и подберезовичков, а розовость лосося соперничала с алостью вестфальской ветчины. На отдельном подносе поблескивали на разном настоянные водочки. Французская кухня была представлена chaudfroids и foie gras [254] . За раскрытым окном кузнечики стрекотали с головокружительной скоростью средь темной недвижной листвы.
253
Бесцеремонностью (фр.).
254
Заливным из дичи… гусиной печенкой (фр.).