Адаптация
Шрифт:
Глеб кричал. Определенно. Рот его раскрывался и закрывался, но Ева не слышала. Она виновато развела руками, и тогда Глеб просто оттолкнул ее.
Злой.
Ему Она доверила свой страх, Он рядом был, Берёг, Звонил с работы,И тут Ева увидела медведку. Четырехметровое тело. Панцирь головогруди с земляными буграми. Широкие лопасти передних конечностей. Куцые жгуты крыльев, прижатые к спине. И чуткие щупы антенн, пытающиеся поймать направление.
В глазу насекомого зияла дыра, из которой сочилась желтоватая гемолимфа.
Медведка поворачивалась медленно, как танк. Огромное тело ее выгибалось, пластины экзоскелета находили друг на друга с беззвучным скрежетом; подрагивали жесткие надкрылья. Ева приросла к земле. Она смотрела, как медленно поднимается верхняя губа, расходятся зазубренные мандибулы и прозрачные капли секрета падают на землю. Нижние челюсти двигались быстро, судорожно, как лезвия комбайна.
Сейчас Еву съедят.
Кому-то будет вкусно.
А кому-то наплевать.
А я - Всё пропадал В чужих краях.Еву дернули за шиворот и толкнули в спину. И она, не удержавшись на ногах, покатилась кувырком. Ладони обожгло. Ева перевернулась на спину, села и уставилась на разодранные руки.
За что? Больно же.
Весеннее поблекло разноцветье, И льдом Схватились нежные слова. Я промолчал. Она была права. Январский ветер всё хлестал, Как плетью. [2]– Да помоги ты, черт бы тебя побрал!
– крик перекрыл последнюю строфу, и Ева очнулась. Руки болели по-прежнему, и колено противно ныло. Но это - мелочи.
2
Стихи
Медведка приближалась.
Ее движения были медлительны. Ее броня - неуязвима. Стая пуль расчертила хитин глубокими бороздами, а тварь даже не шелохнулась.
И заряд дроби приняла, как лист воду. Разве что не отряхнулась.
– Еще стреляй!
– рявкнул Глеб.
– Смени на...
– На нее гранатомет нужен.
Тод. У него закончились стихи и теперь твари попрут сюда. Ерунда. Это просто последствия контузии. Ложные ассоциативные связи.
Сунув пистолет в кобуру, Тод подхватил Айне и кинулся прочь. Вот так? Просто свалит и все? Он права не имеет уходить! Он должен...
– Подъем!
– заорали на ухо.
– Быстро!
И снова потянули за шкирку, как котенка. Ева поднялась. Побежала, спотыкаясь, думая только о том, что если грохнется, то рассадит руки еще сильнее, а сильнее уже некуда. Ноги шлепали. Под ногами хрустело. А пулемет молчал.
– Давай, шевели ножками!
– Глеб не выпускал руку, и когда Ева отставала, тянул ее, как на буксире.
Глеб хороший.
Только ружье у другого.
В какой-то момент Глеб оттолкнул ее, а сам остановился, перевернул ногой лежащее тело, и поднял автомат. Передернул затвор. Прицелился.
– Беги!
Ева мотнула головой: одна - нет. Вместе.
– Дура!
Она крикнуть собиралась, что не бросит, только не успела. Время вдруг стало медленным и вязким.
Глеб нажал на спусковой крючок, и Ева увидела, как острые носики пуль рассекают воздух. Как пространство сращивает раневые каналы. Как кувыркаются стреляные гильзы.
– Беги же!
Медведки дождя не боятся. Даже свинцового. У них нервные узлы спрятаны надежно. И сердца как такового нет, а палить в панцирь - зря патроны тратить... Ева хотела сказать. Снова не успела.
Свистнуло. Громко и высоко, отключая уши. Запоздал крик Глеба:
– Ложись!
Ева упала за долю секунды до того, как взорвался снаряд. По телу прокатилась ударная волна, ноги лизнуло горячим.
– Мамочка, - сказала Ева, губами царапая землю.
– Мамочка, забери меня отсюда.
Не забрали. Она лежала, вжимаясь всем телом в землю и дыша через раз. И когда велели подниматься, не сумела встать. Поднял Глеб и силой разжал пальцы, заставляя выкинуть камни. Зачем Еве камни? Когда схватила? Она не помнила.
– Ну? Живая? Живая. Где-то болит? Тебя ранили? Давай, Ева, очнись...