Адель. Звезда и смерть Адели Гюс
Шрифт:
Но братья обменялись по-русски лишь парой фраз и затем опять перешли на французский.
— Так, значит, в «Заире»? — сказал Алексей, как бы продолжая прерванный разговор. — Ну, что же, посмотрим, посмотрим!
— А она действительно такая хорошая актриса, как о ней кричали? — резко спросил Григорий, который не переставая пил стакан за стаканом.
— Я считаю Аделаиду Гюс самой талантливой артисткой парижской сцены, — ответил я. — Конечно, она еще молода и неопытна…
— Ну, это на сцене она, может быть, и неопытна, — с неприятным смехом перебил меня фаворит императрицы, —
— Граф, — сухо остановил я его, — вы, должно быть, забыли, что говорите о моем государе и о девушке, которая мне близка, как сестра!
— Я говорю о том, о чем хочу, — небрежно кинул надменный фаворит. — Уж не вы ли будете учить меня, о чем можно говорить и о чем нельзя?
— О, нет, — спокойно ответил я, — я не берусь обучать правилам благопристойности дурно воспитанных людей!
Орлов побледнел, жилы на висках надулись у него еще больше. Его глаза с такой угрозой, с такой холодной яростью уставились на меня, что я тут же дал себе слово (и сдержал его) никогда больше не выходить в России из дома без пары заряженных пистолетов.
Но Алексей успел подскочить к нему и что-то шепнуть на ухо. Григорий стиснул под столом пальцы рук так, что кости громко затрещали.
— Однако! — сказал он, принужденно улыбаясь. — Недаром вас прозвали с первого дня рыцарем без страха и упрека! Не много найдется людей, которые решатся говорить так с Григорием Орловым, как это сделали вы! Но я сознаю, что был не прав. Вот моя рука! Докажите, что вы не сердитесь, и пожмите ее!
Я пожал протянутую мне руку, но ни со стороны графа, ни с моей особой сердечности в этом рукопожатии не сказалось.
— Однако ведь я вам еще не показал своего парка, — сказал Алексей. — Если хотите — пройдемтесь!
Григорий хрипло расхохотался.
— Да брось ты, Алеша! — сказал он. — От меня ты его уводишь, что ли? Не съем я твоего гостя, не бойся! Вообще я скоро уйду, уж ты извини, ужинать я не останусь, не по себе мне что-то. Ну, давайте чокнемся с вами, господин рыцарь без страха и упрека.
Мы чокнулись.
В этот момент к столу, весело щебеча что-то, подошла Адель, окруженная целым роем мужчин, которые принялись наперерыв предлагать ей вина и закусок. Григорий Орлов посмотрел на нее, и даже стакан с вином заплясал у него в руках.
Действительно у Адели был, что называется, ее счастливый день. Она была удивительно авантажна, и все, что было в ней привлекательного, еще рельефнее выступило наружу, а все некрасивое, угловатое куда-то спряталось, затушевалось.
Заметив впечатление, произведенное Аделью на Григория, Алексей Орлов сейчас же сказал:
— Простите, божественная, вы, кажется, еще незнакомы с моим братом?
Он, вероятно, ждал, что Адель сейчас же сама подойдет к всесильному фавориту или так или иначе выкажет радостную готовность заинтересовать собой влиятельного человека. Но Адель удовольствовалась тем, что через плечо кинула:
— Нет еще, не удостоилась этой чести!
Сказав это, она продолжала говорить с окружавшими ее кавалерами.
Григорий
— Знаете, барышня, вы мне нравитесь!
Адель церемонно присела и насмешливо ответила:
— Страшно польщена этой честью, граф, и скорблю, что наши чувства не взаимны; вы мне не нравитесь!
— Но почему же? — уже совсем глупо спросил оторопевший от неожиданного реприманда фаворит.
— А потому, что я не люблю и не привыкла, чтобы со мной говорили в таком тоне! — ответила Адель, после чего, еще раз церемонно присев перед графом, отвернулась от него и заговорила с одним из кавалеров.
Алексей Орлов громко захохотал.
— Что, брат Гриша, не повезло тебе! — шутливо сказал он.
— Не повезло! — ответил Григорий, пренебрежительно пожав плечами. — Что значит «не повезло»? Просто барышне почему-то захотелось представить себя исключением из всего женского пола. Ведь я не знаю ни одной женщины, которая не была бы довольна узнать, что она нравится!
— Это доказывает, что вы не знаете женщин, граф! — заметила Адель, повернувшись к фавориту. — Женщине всегда приятно видеть и сознавать, что она нравится, но, когда ей говорят об этом в таком тоне, в котором ясно звучит: «Для тебя большая честь, что даже я сам признаю твое обаяние»… Знаете, граф, надо быть очень нетребовательной и быть о себе очень плохого мнения, чтобы комплимент такого дурного тона мог понравиться!
Я не знаю, что именно ответил Григорий Орлов на слова Адели, так как в этот момент на веранду вбежала веселая Тарквиния и шаловливо утащила меня в парк.
— Да что вы там к месту приросли? — щебетала она. — Вас дамы ждут не дождутся, а вы забились в уголок, да и сидите. Знаете, даже досадно, что вы дали обет целомудрия…
— Но помилуйте, прелестная синьорина, — шутливо ответил я, — уверяю вас, что я никогда не давал такого вздорного обета! Да и к чему послужили бы мне всякие обеты, — с комическим вздохом добавил я, — когда приходится идти под руку по темному парку с таким прелестным созданьем?
— Льстец! — засмеялась Тарквиния, дернув меня свободной рукой за ухо. — Ну, да вы потому так храбры теперь, что знаете — у меня не пообедаешь. Со мной вы в безопасности, потому вы это и говорите. А вот скажите-ка это любой другой даме, которая не так строго смотрит на привязанность к одному!
Перекидываясь шутками, мы вошли в одну из беседок, где сидело несколько дам. Тарквиния познакомила нас, и мы премило проболтали некоторое время. Затем, продолжив прогулку с несколькими дамами, мы зашли в другую беседку, в третью, и везде меня с кем-нибудь знакомили.
И мне бросилось в глаза одно странное обстоятельство: со мной говорили и обращались с каким-то заметным почтением, как-то совсем особенно, и во взглядах мужчин и дам я видел устремленный ко мне какой-то тревожный, любопытный вопрос. Словно я был не француз, а житель другой планеты, словно был создан из другого теста, чем все остальные. Таким образом я убедился, что басня, сплетенная Аделью, получила всеобщую известность.