Адепт (Адепт - 1)
Шрифт:
– И что вы тогда рисовали?
– спросил Адам, пытаясь увести разговор в сторону от все еще видимого глазу эмоционального минного поля.
– О, ничего особенного: славные безобидные пейзажи, дома... С упором на перспективу.
– Теперь, когда речь зашла об искусстве, голос Перегрина звучал увереннее.
– Большинство моих одноклассников терпеть не могли отрабатывать технику, но для меня упражнения по перспективе были чем-то вроде... Ну, не знаю... Вроде волшебства. То есть были, конечно, правила, которым надо было следовать, но возможности при этом открывались почти безграничные. Учительница живописи проявляла ко мне благосклонность,
Он пригубил наконец свое виски и задумчиво продолжил:
– Все стало еще лучше, когда мы занялись живой натурой. Портреты сразу стали моим коньком. В выпускном классе я написал портрет старшего преподавателя в образе Роберта Брюса так хорошо, что его отметили премией. Это сыграло важную роль. Мой отец с сомнением относился к моему увлечению искусством - мне кажется, он предпочел бы какие-нибудь спортивные достижения, - но ведь с репродукцией на обложке "Скоттиш Филд" не поспоришь! К счастью, я сдал экзамены так удачно, что даже он не смог возмутиться ЭТИМ. Я хотел и дальше учиться живописи, отец желал, чтобы я учился на юриста, так что мы сошлись на истории искусств в Оксфорде плюс художественная школа.
– Перегрин болезненно скривился.
– Теперь мне жаль, что я не послушался отца и не пошел на юриста: может, из меня вышел бы банкир... или экономист.
– Правда?
– Адам старательно поддерживал бесстрастный тон.
– Да!
– с ожесточением выкрикнул Перегрин.
– О, я очень неплохо начал в первые годы после окончания. Благодаря помощи леди Лоры и других мне удалось выдвинуться... Я даже приобрел некоторую репутацию, но только тут все снова обернулась к худшему.
– Каким образом?
– Мое видение... Оно изменилось, - вздохнул Перегрин и сделал еще глоток из стакана.
– Я снова начал видеть всякие вещи. Я старался контролировать себя, но мне это не всегда удавалось. Все чаше и чаще, начиная работу над новым портретом, я начинал видеть то, чего мне видеть не положено. Иногда, глядя в лицо позирующего мне человека, я ловил себя на том, что вижу его будущее...
– Видите его смерть, вы хотите сказать?
– предположил Адам.
Перегрин стиснул губы.
– Ну, не каждый раз. Но достаточно часто, чтобы убедиться в том, что писать кого-либо старше среднего возраста - это напрашиваться на помрачение рассудка.
– Вот почему последние годы вы пишете в основном детей, - договорил за него Адам и кивнул.
– А что заставило вас написать леди Лору?
– Вы когда-нибудь пытались сказать "нет" леди Лоре?
– Перегрин немного недоверчиво покосился на Адама.
– И потом, поначалу мы договаривались только о портрете ее внуков. Только когда я уже начал работу, она попросила, чтобы ее тоже включили в композицию. Едва ли я мог отказать ей: из всех моих покровителей она была самой доброй и щедрой - почти как родная мать, если вам это интересно. Вот почему, когда я понял, что я пишу...
Он глубоко вздохнул и попробовал продолжить рассказ:
– Я пытался убедить себя, что все это неправда, - прошептал он. Собственно, это все, что я мог сделать, чтобы продолжать работу. Я пытался отделаться от этого знания, но не мог. А потом еще вы появились - и продолжать отрицать это было уже просто невозможно. Теперь она умерла, как я и предвидел. А я... У меня и слез-то больше не осталось оплакать ее.
Он закрыл лицо руками, и все тело его содрогнулось от всхлипа. Адам протянул руку и осторожно положил на его худое плечо.
– Перегрин, - негромко произнес он.
– У леди Лоры Кинтул диагностировали рак примерно полгода назад. Это было задолго до того, как вы начали работу над ее портретом. Предвидеть чью-то смерть и вызывать ее разные вещи.
Перегрин не откликнулся, поэтому Адам зашел с другой стороны.
– Вы видите что-нибудь, кроме смерти?
Перегрин слабо мотнул головой.
– Что еще вы видите?
– настаивал Адам. Перегрин оторвал лицо от рук, отчаянно пытаясь совладать с эмоциями.
– Ну... это трудно описать, - неохотно сказал он.
– Я вижу... Ну, что-то вроде того, что видел, когда был совсем маленьким. Иногда только фон меняется, словно я заглядываю в другое время или в другое место. Иногда меняется само лицо - когда я смотрю на него под другим углом или в другом освещении. Это тот же самый человек - но в чем-то немного другой.
Адам кивнул:
– Можете привести пример?
Перегрин прикусил губу.
– Взять, например, хоть вас. Даже сейчас я не знаю наверняка, как вы выглядите. Что-то в вас продолжает меняться. Я вижу вас не таким, каким видел минуту назад.
Адам продолжал внимательно слушать.
– Вы хотите сказать, вы видите мою смерть?
От этого вопроса Перегрин вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
– Нет. Не смерть...
– Он прищурился, наклонив голову сначала в одну сторону, потом в другую, словно пытаясь найти верную точку зрения.
– Нет, не помогает, - сказал он наконец.
– Я не могу сказать вам, что я вижу.
С минуту Адам сидел молча, очень осторожно взвешивая слова.
– Мне кажется, нам стоило бы посмотреть, есть ли какое-то средство от этого, - сказал он наконец, отставив в сторону так и не тронутый стакан. Существуют способы выделить и выявить скрытые особенности восприятия. Я предлагаю провести один несложный эксперимент.
– Эксперимент?
– Перегрин бросил на него дикий, почти затравленный взгляд, но тут же сделал большой глоток из стопки.
– Почему бы и нет?
– заявил он неожиданно беззаботно.
– Продолжать в том же духе я не могу. Если этот ваш эксперимент даст хоть какую-то надежду, по-моему, стоит попробовать.
Глава 4
– Умница, - одобрительно улыбнулся Адам.
– Все, что нам теперь нужно, это несколько нехитрых инструментов.
Он встал со своего места, отодвинул небольшой столик розового дерева от дивана и поставил его прямо перед креслом Перегрина. Потом вернулся к бару и порылся в нижнем отделении. Когда Адам вернулся к Перегрину, в его руках был круглый поплавок от рыбацких сетей, сделанный из прозрачного, чуть зеленоватого стекла. Он вручил поплавок Перегрину, которому пришлось поставить на стол свой стакан.
– Хрустальный шар?
– спросил художник не без скепсиса.
– Можно сказать и так, - с улыбкой ответил Адам.
– Я вам сейчас все объясню, а вы сами решите, хотите ли это продолжать.
Он снял с каминной полки один из двух серебряных подсвечников, стоявших по сторонам от небольшой картины со сценой охоты, наклонившись, зажег от огня длинную каминную спичку и уже от нее зажег свечу. Потом поставил подсвечник точно в центре столика перед Перегрином. Тот наблюдал за всеми этими действиями со смешанным чувством завороженного восторга и легкой неуверенности. Казалось, в мерцающем огне свечи замысловатая инкрустация на столешнице излучала внутреннее сияние.