Адмирал Ее Величества России
Шрифт:
Но эти предположения не были вполне исполнены, и вместо проектированного генералом Тотлебеном усиленного вооружения оборонительной линии, в продолжение почти двух месяцев, с 6 (18) июня по 3 (15) августа, вновь поставлено орудий: на Городской стороне – 24, на Пересыпи – 14 и на Корабельной – 75.
Поскольку, по мнению адмирала Нахимова, неприятельский флот имел возможность прорваться на рейд, то на северном берегу большой бухты было построено несколько новых батарей, вооруженных 44 орудиями.
Неудача штурма 6 (18) июня и потери, понесенные союзными войсками, побудили начальника инженеров
Начальник инженеров французской армии генерал Ниель в возражении на эту записку указывал на то, что англичане первые подали мысль к атаке Малахова кургана, и полагал, что оставление атаки 3-го бастиона было бы равносильно снятию осады. Союзные главнокомандующие приняли мнение генерала Ниеля.
Атакующий, отказавшись на время от штурма, снова обратился к постепенной атаке. При этом имелось в виду: 1) приобрести перевес над артиллериею оборонительной линии; 2) приблизиться, по возможности, траншеями к нашим укреплениям, и 3) усилить огонь по рейду, чтобы не позволить нашим пароходам занимать выгодные для их действия позиции, как например в устье Килен-бухты.
Французы на левой атаке старались подойти траншеями к 5-му бастиону и соединить взаимно между собой работы на Кладбищенской высоте и на площадке впереди люнета Шварца. Но сильный картечный и ружейный огонь с 5-го бастиона и с люнетов Белкина и Шварца постоянно затруднял эти работы, что заставило неприятеля ограничиться расширением прежних траншей и исправлением 4-й параллели. Кроме того, французы построили батареи: позади кладбища, для поражения левого фаса 6-го бастиона, и на левом берегу Городского оврага, против Ясоновского редута и внутренности города. […]
В конце июня (в начале июля) неприятель усилил огонь, преимущественно против Корабельной, но выпускал в сутки не более 1000 снарядов. Штуцерный же огонь его постоянно был силен, особенно по ночам.
Обороняющийся, напротив того, имея в виду замедлять осадные работы, поддерживал сравнительно сильный огонь, и в особенности во второй половине июня (в начале июля), когда французы заложили свои новые батареи. Батареи Северной стороны и пароходы содействовали обороне Корабельной части. Ружейный огонь с оборонительной линии был постоянно силен. Ежедневно расходовалось, средним числом, около 1700 артиллерийских снарядов и до 12 тыс. патронов.
Ночи на бастионах проводились не смыкая глаз. Прислуга находилась вблизи своих орудий, наведенных по гласису и заряженных с вечера картечью; прикрытие не сходило с банкетов; цепь и секреты впереди укреплений зорко сторожили неприятеля. Отдыхали утром. Артиллеристы, оставив дежурных у орудий, отправлялись соснуть в блиндажи либо в устроенные на батарее конурки; прикрытие, кроме нескольких штуцерных, сходило с банкетов:
В свободное послеобеденное время матросы собирали в соседстве укреплений пули, за которые им щедро платили, и сами иногда приплачивались жизнью или кровью; некоторые из них представили в штаб до 20 пудов собранных ими пуль. Но когда подвезли в Севастополь значительное количество свинца, то был запрещен этот опасный промысел. Пища матросов варилась на батарее, причем их кухня, общая со всеми офицерами, состояла из неглубокой ямы, вырытой у одного из траверсов, с кое-как сложенной печью и маленькой плитой.
Солдатам же приносили утром и вечером готовую кашицу из ротных артелей, помещавшихся в городе и Корабельной слободке. На батареях постоянно имелись некоторые запасы, и в том числе несколько кур. В особенности же нравилось солдатам держать петухов, которые, среди боевой суеты, напоминали своим криком спокойствие и безмятежность деревенской жизни.
На редуте Шварца у одного из моряков-офицеров был петух, совершенно ручной, любимец всего населения батареи, которого матросы прозвали «Пелисеевым» (Пелисье). На 6-м бастионе, сравнительно наиболее безопасном, в каземате имелся рояль и иногда устраивались музыкальные вечера, с помощью скрипача и флейтиста, приходивших с других бастионов.
С 7 (19) по 28 июня (10 июля) в Севастопольском гарнизоне выбыли из строя: 1 генерал, 5 штаб-офицеров, 60 обер-офицеров и 3160 нижних чинов.
Со стороны же неприятеля выбыли из строя 1484 француза и 226 англичан.
28 июня (10 июля) был смертельно ранен доблестный защитник Севастополя адмирал Нахимов.
В этот день неприятель производил усиленную канонаду против 3-го бастиона и левого фаса 4-го бастиона. Командующий Охотским полком полковник Малевский послал к Нахимову, испрашивая его разрешения по какому-то делу. «Вот сейчас я сам к нему приеду», – отвечал адмирал, и не более как через полчаса уже был на 3-м бастионе. Там он сел на скамью у блиндажа начальника 3-го отделения, вице-адмирала Панфилова; кругом его стояло несколько флотских и пехотных офицеров; толковали о служебных делах. Вдруг раздался крик сигналиста: «Бомба!»
Все бросились в блиндаж, кроме Нахимова, который беспрестанно твердя своим подчиненным о разумной осторожности и самосохранении, сам остался на скамье и не пошевельнулся при взрыве бомбы, осыпавшей осколками, землей и камнями то место, где прежде стояли офицеры. Когда миновала опасность, все вышли из блиндажа, разговор возобновился; о бомбе и в помине не было. Отдав приказания на 3-м бастионе, адмирал поехал на своей серенькой лошадке на левую сторону оборонительной линии; по пути матросы, которым он запрещал отдавать ему честь, посылали за ним вслед крестные знамения, как бы стараясь оградить его от опасности.