Адмирал Колчак: правда и мифы
Шрифт:
Да и само законодательство было ужесточено. Дополнения к статьям 99 и 100 дореволюционного Уголовного уложения, принятые Советом министров в декабре 1918 года, предусматривали наказание вплоть до смертной казни за «воспрепятствование к осуществлению власти»; при желании эту растяжимую формулировку можно было трактовать чрезвычайно широко, чем частенько пользовались все те же военно-полевые суды. Статья 329 карала каторгой за умышленное неисполнение распоряжений правительства в обстановке военного времени.
Чтобы избавиться от огромного числа следственных и судебных дел, связанных с большевиками, в мае колчаковское министерство юстиции разработало законопроект о передаче основной их массы во внесудебные органы: по расследованию – в МВД, а по суду –
Беспощадно пресекались попытки большевиков и других врагов власти вести работу по разложению войск. Из приказа коменданта Омска от 17 февраля 1919 г.:
«Агитаторов и подстрекателей, появляющихся на местах расквартирования войск, расстреливать на месте» [193] (выделено мной – В.Х.).
Но хотя белый террор и принимал весьма жестокие формы в пучине братоубийственной войны, он бледнеет по сравнению с масштабами красного террора, которому зачастую подвергались поголовно целые социальные группы населения (например, богатые казаки по декрету 1919 года о «расказачивании»). При подавлении Западно-Сибирского восстания 1921 года советские каратели истребили десятки тысяч человек. В марте этого года председатель Сибревкома И. Смирнов телеграфировал Ленину, что в одном только Петропавловском уезде при усмирении восстания убито 15 тысяч крестьян, а в Ишимском уезде – 7 тысяч. [194]
193
Сибирская речь. 1919, 20 февраля.
194
Сибирская Вандея. Документы / Под ред. В.И. Шишкина. – М., 2001. – Т. 2. С. 402–403.
Если у белых зверства являлись в основном проявлением стихийного произвола на местах, а террор носил избирательный характер, то большевики возвели террор в систему управления, когда В.И. Ленин и Ф.Э. Дзержинский лично отдавали приказы о массовых взятиях и расстрелах невинных заложников. У А.В. Колчака и А.И. Деникина вы таких приказов не найдете – по крайней мере, лично ими подписанных. Не случайно сами большевики, давшие миру образец куда более жестокой диктатуры, нежели колчаковская, между собой (не для публики) называли Колчака «маргариновым диктатором».
Не поощрялось ими и анонимное доносительство, махровым цветом распустившееся при советском режиме. Так, в мае 1919 года командующий Омским военным округом официально объявил, что анонимные доносы впредь рассматриваться не будут.
И все же надо признать: хотя Колчак и пытался действовать в рамках законности, порой он оправдывал подобные «эксцессы», считая их в условиях Гражданской войны неизбежными. Во всяком случае ни один из виновных в подобных деяниях не понес сурового наказания, чтобы другим неповадно было. Да и сам Верховный правитель был достаточно жесток в методах борьбы. Весьма характерное его высказывание приводит в мемуарах его министр Г. Гинс: «Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во время войны Алой и Белой розы, так неминуемо должно быть и у нас и во всякой гражданской войне» [195] (выделено мной – В.Х.). Это высказывание подтверждает официальный приказ Колчака от 14 мая 1919 года: «Лиц, добровольно служащих на стороне красных… во время ведения операций… в плен не брать и расстреливать на месте без суда; при поимке же их в дальнейшем будущем арестовывать и предавать военно-полевому суду».
195
Гинс Г.К. Указ. соч. – С. 449.
Орудием белого террора стал опять же военный орган – контрразведка (официально она называлась органами «военного контроля»). Это учреждение при белой власти приобрело исключительное значение, какого ни до, ни после никогда не имело. Произвол и бесцеремонность его были практически безмерны: так, в Новониколаевске (современный Новосибирск) контрразведка однажды произвела обыск в здании городской думы прямо во время ее заседания. С неимоверно разбухшим аппаратом (от Ставки до штабов бригад на фронте и в тылу), в большой степени засоренным далекими от честности людьми, белогвардейская контрразведка действовала по существу бесконтрольно, «гипнотизируя» власти «особой важностью и секретностью» своей работы, злоупотребляла своими полномочиями, широко применяла пытки.
Наряду с борьбой против большевистского шпионажа и подполья, она нередко занималась шантажом и вымогательствами. Низкий моральный облик офицеров контрразведки позднее признавали с горечью наиболее честные из самих белых (например, А.И. Деникин). Подобно большевистской Чека, белая контрразведка снискала зловещую славу и наводила страх на обывателей. Недаром, если наибольшей ненавистью белых пользовались красные комиссары и чекисты, то наибольшей ненавистью красных – контрразведчики и каратели (военнослужащие карательных отрядов, специализировавшихся на усмирении восстаний в тылу).
Надо отдать Колчаку должное: по сравнению с предыдущим периодом демократических правительств, характеризовавшимся крайней распущенностью, он существенно упорядочил организацию контрразведки (претерпевшую при нем ряд изменений) и ее работу, ликвидировал самозванные контрразведывательные органы. Для повышения профессионального уровня он стал широко привлекать в контрразведку жандармских офицеров царского времени, которые вскоре составили две трети ее начсостава. Среди высших руководителей колчаковской контрразведки были бывший жандармский генерал Бабушкин, бывший жандармский полковник Злобин. В результате эффективность работы контрразведки существенно повысилась, но злоупотребления и произвол все равно продолжались.
Понимая узость задач контрразведки, Колчак первым из белых руководителей приступил к возрождению политической полиции. 7 марта 1919 года при департаменте милиции МВД был учрежден «особый отдел государственной охраны», ставший аналогом прежней царской «охранки» (Положение о нем было утверждено 20 июня). Но если царская жандармерия и охранка имели свои управления и отделения на местах только в губерниях, то колчаковский «особый отдел» получал задачу развернуть свои управления как в губерниях, так и в уездах и отдельно – в городах, что предполагало штаты куда большие, чем у прежней «охранки».
Компетенции «особого отдела» были достаточно широкими. Хотя его деятельность, как и других государственных органов, контролировалась прокуратурой, управляющий особым отделом подчинялся непосредственно министру внутренних дел. На эту должность был назначен бывший жандармский генерал-майор Бабушкин. Кадры особого отдела формировались из профессионалов царской охранки. Даже в либеральных кругах эти обстоятельства вызвали тревогу и опасения по поводу реставрации ненавистных им элементов царского режима. [196]
196
Сибирская жизнь. 1919, 31 мая.