Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг.
Шрифт:
Когда Кога перед отбытием на Объединенный флот нанес Судзуки Кантаро визит вежливости, он увидел йосегаки, написанный в Рабауле, помещенным на семейном синтоистском алтаре. Подобный йосегаки недавно прибыл и в дом самого Коги. В «Гохороку» есть и этот текст:
«Мы собрались классом на Юго-Восточном фронте и обмениваемся друг с другом воспоминаниями о нашей кадетской юности.
Как бы ни были мы далеки, мы молимся за ваше здоровье и счастье.
Выпускники тридцать седьмого года:
Все шестеро расписались, стояла дата — 13 апреля, вечер того дня, когда подробности запланированной поездки Ямамото переданы по радио из Рабаула. Несколько ранее, 4 апреля, в день рождения Ямамото, Фурукава Тосико уехала в Йокосуку по приглашению Коги. В саду на морской базе были в полном цвету камелии и вишня, и у Тосико возникла мысль засушить несколько вишневых цветков и переслать их Ямамото.
— Ты бы лучше замариновала их, а потом отправила, — заметил Кога, — тогда Ямамото их съел бы.
Тосико вспомнила о письмах от Ямамото, где тот жаловался — дрожат руки, пухнут ноги, и сказала ему. Кога уже слышал об этом и ответил: — Я говорил министру, что это можно использовать как предлог вернуть Ямамото в Японию. Но министр такой медлительный — пока ничего не сделано.
Спустя неделю пришел йосегаки с Ямамото и бывшими кадетами; Кога и представить себе не мог, что смерть так близка.
Сообщение, подтверждающее факт гибели Ямамото в бою, достигло морского министерства 20 апреля, но эта новость хранилась в очень узком кругу лиц, включая Когу и Хори. Даже члены его семьи еще какое-то время оставались в неведении.
В тот день Эномото Сигехару работал у себя в офисе в министерстве; вошел Хори и, вцепившись двумя пальцами левой руки в правую, негромко произнес:
— Ты знаешь кто.
— Неужели что-то случилось с Ямамото?! — воскликнул ошеломленный Эномото.
Хори прикрыл глаза и откинул назад голову; затем покинул комнату, не прибавив ни слова.
Примерно через месяц, 18 мая, заместитель министра Савамото достал из своего сейфа и вручил Хори пакет, который ему предназначался, «если потребуется». В нем были 1600 иен в новеньких купюрах по сто иен; завещание Ямамото, которое он написал, будучи еще заместителем министра; копия записки о Гавайской операции и замене главнокомандующего Объединенного флота, датированная январем 1941 года, и еще одно завещание, написанное 8 декабря того же года, в день, когда разразилась война.
В ящике стола в каюте главнокомандующего на «Мусаси» в Труке найдено то, что можно официально считать «посмертной запиской». Она написана в стиле японской поэзии, чередующимися пяти- и семисложными строчками; вот ее смысл:
«С тех пор, как началась война, десятки тысяч офицеров и матросов несравнимой преданности и мужества сражались, рискуя жизнями, и погибали, становясь богами — хранителями нашей земли.
Ах, как я смогу когда-либо вновь оказаться в Империи? Какими словами отчитаюсь перед родителями и братьями моих погибших товарищей?
Тело хрупко, но с твердым разумом и непоколебимой решимостью я устремлюсь во вражеские ряды и покажу им кровь японского мужчины.
Подождите немного, молодые друзья! Еще один, последний, смертельный бой — и я с доблестью примкну к вам!
Можно понять, что его офицеры штаба были тронуты до слез, читая эти строки, и догадываться о настроении Ямамото, когда он это писал, но текст здорово смахивает на популярные патриотические народные мотивы, которые он мурлыкал про себя за игрой в маджонг или шоги. Чувствуется, в конце концов, что Ямамото далеко до настоящего поэта. В этом отношении Угаки Матоме, чья книга «Сенсороку» содержит так много хайку, был значительно выше классом.
В каюте главнокомандующего нашли также письмо от Хори Тейкичи:
«Сегодня утром я отправлялся в Урагу, когда узнал, что Ватанабе неожиданно уезжает к тебе, поэтому пишу карандашом в поезде по пути туда и обратно.
Вишня в этом году запоздала с цветением: может быть, потому, что долго стояли холода, а дождей было мало, — и бутоны все еще плотно закрыты. И все же вишня расцветет — уже второй раз с тех пор, как я видел
Есть что-то безнадежное в таких вещах в условиях войны, не правда ли? Надеюсь, твои неприятности, как ты писал, из-за бери-бери скоро кончатся…
С твоей семьей все в порядке. Пристройка к дому в основном завершена, и я сейчас занят ремонтом наиболее неприглядных частей старого дома. Йосимаса переехал к Сикаме и усердно учится. К занятиям подходит очень серьезно и заявляет, что сейчас месяц равен году в прошлом. На моего сына Тадаси, похоже, перемены в Иосимасе произвели большое впечатление…
Кога сыт всем по горло и, когда бы мы с ним ни встретились, разряжается со мной, рассказывая такое, что никому другому не доверил бы.
Мне нечего добавить о ситуации в стране в целом, но сессия парламента завершилась без какого-либо прогресса, и, похоже, на данный момент установился политический мир. Конечно, деталей не знаю, да и не хочу знать.
Уже прошел год с налета на Токио. Все, как сумасшедшие, заняты учениями, но, по-моему, большинство так и не понимает до конца, насколько серьезной становится обстановка. Перебираю в голове различные возможные варианты будущей жизни, но ни один особо не привлекает…
Сейчас города кажутся унылыми без чинодониа (см. ниже. — X. А.) но, если это значит, что народ становится серьезнее, я всей душой за это. Ужасно, если бы оптимизм уступил беспокойству, пессимизму и, наконец, апатии.
Всего лишь год с тех пор, как твой заход в Токийский залив отменен. Представляю, сколько у тебя сейчас прибавляется забот. Береги себя.
Поезд уже прошел Синагаву и скоро будет в Симбаси, поэтому заканчиваю письмо.
Упомянутый здесь Кога, конечно, Кога Минеичи. Под «чинодониа» (обычно группа из двух-трех бродячих музыкантов, которых нанимают на церемонию открытия нового магазина и т. п.), возможно, подразумевается отдел информации императорского генерального штаба. «Заход в Токийский залив»: в июне прошлого года, если бы операция «Мидуэй» завершилась успешно, флот зашел бы в Йокосуку, — Хори и Ямамото с нетерпением ждали встречи друг с другом. Ссылка на цветущую вишню, хотя и наверняка написана безотносительно к чему-либо, не исключено, навеяна предчувствием смерти Ямамото.
И дата на письме, и упоминание о предстоящем отъезде Ватанабе предполагают, что именно это письмо Ватанабе привез назад на «Мусаси» 1 апреля, вместе с письмом от Чийоко. Но (хотя и кажется невозможным, что Ямамото был настолько занят письмом от женщины, что забыл о письме от друга) конверт так и остался нераспечатанным. Позднее он вернулся, так и не тронутый, к Хори вместе с личными вещами Ямамото.
7 мая, [4] в 10.00 утра, «Мусаси» отплыл со стоянки Харусима в Труке — с пеплом Ямамото и других погибших и их личными вещами на борту. 21 мая вошел в Токийский залив и бросил якорь на рейде Кисаразу.
4
Или 14 мая (?).
Старший вестовой Оми вспоминает, что за всю свою долгую карьеру моряка ни одно плавание так глубоко его не тронуло, как эти четыре дня, которые он стоял на карауле возле останков Ямамото. Вольноопределяющийся Тайюи Тамоцу, единственный сын Тайюи Юзуру, также вахтенный офицер на борту «Мусаси» (потом погиб на тяжелом крейсере «Чикума» в бою в заливе Лейте), рассказывал своим родным: он видел — рядом с урной с пеплом Ямамото стояла доска для игры в шоги.
Большая часть команды даже после отплытия из Трука не знала о смерти Ямамото. Но, как отмечается в книге Йосимуры Акиры «Линкор „Мусаси“», на борту корабля росли подозрения о сути происходящего. Некоторым членам команды показалось странным, что перекрыты проходы вблизи каюты главнокомандующего; многие матросы видели начальника штаба Угаки в бинтах, а также белые урны с пеплом; другие рассказывали, что вроде из каюты главнокомандующего исходит аромат ладана. Наконец командир корабля Арима Каору получил разрешение Коги второму по должности капитану 1-го ранга Като Кенкичи в ходе плавания собрать команду и объявить новость о гибели главнокомандующего.