Адмиральский эффект. Рассказы
Шрифт:
– Здра…, – начал как полагается полковник Свириденко. И осекся. – Вот это здорово! Нефедов! Вы совсем, что ли, очумели со своим мотоциклом?! – И без того мощный голос командира сейчас, казалось, выбьет стекла в близлежащих зданиях. Его недоумевающие подчиненные автоматически повернули головы направо и, разглядев причину негодования командира, стали все заметнее сгибаться, как будто все вместе получили удар под дых. Сквозь тишину построения стали пробиваться смешки, все громче – и вот уже весь полк самозабвенно
А на правом фланге пока не осознавший майор Нефедов преданно глядел непонимающими глазами на своего командира, продолжая держать ладонь у козырька блестящего ярко-красного мотоциклетного шлема. Забытая впопыхах фуражка лежала в коляске верного железного коня.
Как мы говорили, полковник Свириденко был командиром добродушным и справедливым. После построения сменивший головной убор майор, цвет лица которого теперь напоминал его легендарный шлем, прибыл к командиру для разбирательства, но должной строгости мероприятия помешал нет-нет да и пробивающий у командира смех. В заключение нотации полковник приказал Нефедову прибывать утром в часть не позднее, чем за 30 минут до построения. Во избежание, как говорится. А среди сослуживцев за майором прочно закрепилось прозвище «мотоциклист».
Перестарался
– Всему-то вас, молодых, учить надо! – когда Артемьич в настроении, он не говорит, а вещает. И в словах его усомниться невозможно, настолько тон весом и убедителен. – На строгих командиров любите пожаловаться, а того не понимаете, что к руководству подход нужен особый. Не знаете небось, что одна из главных заповедей военнослужащего гласит: «Вспотел – покажись начальству!» Можешь вкалывать до посинения, своими руками разобрать до винтика аварийный танк и вновь собрать, но уже исправный, как часы натурального швейцарца. Уж конечно, командиру об этом доложат. Но эффекту нужного не будет. Ну кивнет, ну молодцом назовет. И забудет через минуту.
А вот в его присутствии хоть единственный гвоздь забей, хоть маленькую гайку закрути – так, чтоб видел начальник, чтоб проникся – и станешь лучшим на долгое время.
Старший мичман Полтарак Николай Артемьевич, уважительно называемый товарищами-сослуживцами Артемьичем, разменял уже двадцать пятый календарь. Седой ежик на голове, массивная, но не расплывшаяся фигура, не новая, но чистая и отглаженная форма. Давно потерял счет сменяющим друг друга командирам, встретил, воспитал и проводил на заслуженный дембель срочников числом с население среднего российского городка, без запинки и с любого конца мог рассказать наизусть свои обязанности, и прямые, и функциональные. А потому слыл (и был) большим знатоком военной службы. Причем знатоком стороны не журнально-глянцевой, а самой что ни на есть портяночно-изнаночной.
Сделав солидную «годковскую» паузу,
– Пришел я в часть зеленым мичманком, навроде вон Сашки Рыбкина, после школы техников. А у связистов наших старшиной роты в то время был Гречков Иван Петрович, старший мичман, на флоте прослуживший больше, чем я тогда на свете прожил. И все наш командир его в пример ставил: вот он, мол, работник, для блага части себя не жалеет. Я сперва-то не соображал, все понять не мог: как так, мы-то видим, что из основных заслуг Петровича главная – это звание чемпиона казармы по нардам, и то неофициальное. Да и по сроку службы напрягаться ему уж не положено. А потом как-то увидал я одну сценку из нашей веселой флотской жизни, и все понял. Слушайте, карасики.
Кто служить начал не вчера, тот знает, что основная специальность у наших береговых матросиков – копать и носить. Корабелам проще, под ногами палуба, копать нечего, потому там только носят. Кстати, знаете, как один наш морячок, жутко стесняющийся того, что на берегу служит, домой письмо писал? «Дорогие мама и папа, пишет, у меня все хорошо. Плаваем по морям, а еще по волнам. Вчера вышел я на палубу вечером, солнце заходит, красота. Сел я под куст, полюбовался закатом, и обратно в палатку – печку растапливать»! Ну ладно, что-то не туда меня занесло.
Так вот, раз иду, вижу: копают морячки связные, территорию облагораживают. И Гречков тут же, руки в брюки, ценные указания раздает. Вдруг глядь – командир на горизонте! Тут Иван-то Петрович прыг! Как тигр, честное слово, на морячка ближайшего: «Ты, как, стервец, копаешь?! А ну-ка дай лопату. Гляди, вот как надо, вот!», и сам пошел рыть, что твой трактор. Командир взгляд бросил, кивнул одобрительно, и дальше себе проследовал. Гречков, только начальство из виду скрылось, немедленно успокоился и говорит: «Понял, сынок? Ну продолжай», и инструмент морячку возвращает. А вечером, на подведении итогов, заряжает наш кэп получасовую речь, красной нитью в которой проходит тезис о всеобщем лентяйстве, среди которого героически пашет беззаветный труженик по фамилии Гречков, человек и старший мичман. Во как. И доказывай ему после, что в парке сезонное обслуживание, что в стационаре своими силами передатчик времен Петра I в строй ввели, хотя ЗИП к этому раритету еще до революции выпускать перестали. И все с ног от усталости валятся. Нет, труженика командир должен видеть своими глазами, непременно в процессе свершения.
Конец ознакомительного фрагмента.