Шрифт:
АДОВЫ ИСПЫТАНИЯ СПЕЦАГЕНТА. ПРЕИСПОДНЯЯ
Когда же пытуемый впадает в беспамятство,
испытание, не увлекаясь, прекратить.
А. и Б. Стругацкие
Для подготовки агента к предстоящим заданиям, его решено было проверить в так называемой "преисподнии" – очень жестоком испытании.
– А, вот и еще один мученик пришел! – приветствуют они меня. – Не теряй времени, заголяйся и – на стол!
Я безропотно исполняю все, что мне сказали. Круглолицый молодой брюнет обклеивает меня датчиками и начинает наяривать на компьютере, как заяц на барабане. При этом он отпускает шуточки относительно преисподней, демонами которой они являются. Вдруг лицо его вытягивается.
– Слушай, друг. Они что у вас там, с ума посходили? Второго хроноагента подряд посылают по 7А! Что это? Группу для заброса в антимир готовят?
Он с сочувствием смотрит на меня.
– Тебя как зовут, дружище?
– Андрей.
– Виктор, – представляется круглолицый. – Вчера мы по 7А запускали одного, тоже Андрея. Какое-то это имя роковое.
– И как он?
– Так же, как и ты. Ну, Андрюха, держи хвост пистолетом, а нос по ветру и не мякни. А уж мы сделаем все, что в наших силах. Это я тебе обещаю.
– Огромное вам мерси. Что я сейчас должен делать?
– Сейчас? Спать!
Он что-то переключает на пульте, и я засыпаю, проваливаюсь, точнее сказать.
Проснувшись, я обнаруживаю себя на том же столе. От компьютера ко мне подходит Виктор.
– Итак, Андрюша. За эти трое суток ты прошел гипнотический сеанс. Тебе теперь сам черт не брат! Под кожей у тебя вмонтированы теледатчики. Такие же датчики мы вживили в мозг…
– Это еще зачем?
– А затем, что если у тебя, – он выразительно крутит пальцами у виска, – то мы вовремя это заметим и вырубим тебя, тем самым сохранив для дальнейшей работы ценного хроноагента.
– Многообещающее начало. Надеюсь, что это хозяйство вы дали мне напрокат и изымете, когда все кончится.
– Разумеется, – улыбается Виктор. – Ну, пора за дело.
– С чего начнем?
– А вот это тебе знать не положено, дорогой. Видишь вон ту дверь, под номером четыре? Вот туда и ступай. Нажмешь кнопочку, вон ту, желтенькую, дверца и откроется. Ты туда сразу входи и постарайся ни на что не обижаться. Понял?
–Угу.
– Ну, вперед! С нами Время!
За дверью я попадаю в компанию накачанных молодчиков со зверскими физиономиями. Меня начинают превращать в котлету с таким хладнокровием и с таким знанием дела, что все мои навыки в различных видах единоборств дают только противоположный эффект. Ребята работают профессионально.
Моя первая реакция: “Что я им сделал? За что это?” Потом всплывают в сознании слова Виктора: “Постарайся ни на что не обижаться…” Я все понимаю и вместо того, чтобы оказывать бесполезное сопротивление, пытаюсь уклониться от ударов. Похоже, что только этого они и ждут. Мне устраивают такую “коробочку”, что все человеческое слетает с меня, как грязные носки перед баней. Я зверею и бросаюсь на них, готовый их разорвать. Это напоминает бой с тенью, с той только разницей, что тень бьет весьма жестоко и норовит попасть по морде, в солнечное сплетение, в пах и по почкам.
Сколько это все продолжалось, неизвестно. Когда я вырубаюсь, меня подтаскивают к вентилятору. Я прихожу в себя, и все начинается сначала. Но всему когда-нибудь приходит конец. То, что от меня осталось, выталкивают в соседнее помещение, я падаю на бетонный пол и забываюсь.
Очнувшись, я обнаруживаю себя распяленным короткими цепями между полом и потолком в мрачном помещении, напоминающем застенок инквизиции. В углу, сзади меня, горит очаг. В другом углу темнеет что-то наваленное грудой. Что там именно, я разглядеть не могу, не хватает света. Прямо напротив меня во мраке угадывается дверь. Я в этом помещении один.
Вишу я так довольно долго, руки и ноги начинает сводить мучительной судорогой. Никак не могу понять: для чего я здесь? Кроме пыточного застенка, никаких других ассоциаций это помещение не вызывает.
Время тянется. Боль от рук и ног распространяется по всему телу. Хочется кричать. Но тишина стоит такая, что в ушах звенит. Тут я обращаю внимание на то, что я совершенно голый. Боль сосредоточивается в районе поясницы, мучительно ноет шея и затылок. Рук и ног я уже не чувствую.
Сколько это продолжается – минуты или часы, – не знаю. Я уже потерял чувство времени, когда дверь, скрипнув, растворяется с железным лязгом. В помещение, пригнувшись в дверном проеме, входит широкоплечий мужчина, голый по пояс, в красном островерхом колпаке-маске, закрывающем все лицо, с прорезями для глаз и рта. Не обращая на меня внимания, он проходит в темный угол, берет там кожаный фартук и надевает его. Затем он подходит ко мне и, не говоря ни слова, разглядывает. Потом проходит к очагу и зажигает факел, который втыкает в гнездо у двери. Сам встает рядом, скрестив на груди могучие волосатые лапы.
В помещении становится светлее, и я уже могу разглядеть темный угол. Лучше бы оставалось темно. С первого же взгляда мне становится не по себе. Там сложены пыточные инструменты, как известные мне по разным описаниям, так и совершенно непонятного назначения. Я мгновенно забываю о боли в пояснице и затылке. Все тело начинает ныть в недобром предчувствии.
В камеру входят еще трое. Двое – такие же, как первый. А третий – в желтом балахоне и в желтом же колпаке-маске. Полуголые в красном проходят в угол, надевают фартуки и начинают деловито и спокойно перебирать инструменты. Желтый неподвижно встает у двери. Наконец они выбирают то, что им нужно. Один с какими-то клещами проходит к очагу, а другой, держа в руках длинную толстую плеть с короткой ручкой, почти кнут, становится сбоку от меня.
Тот, который пришел первым, заходит сзади и с чем-то возится. Слышится скрип и лязг. Цепи в потолке несколько удлиняются, и я повисаю под углом к полу. Плеть, дважды опоясав меня, сдавливает огненным обручем. Я хрипло вздыхаю от страшной боли. Но это только начало. Палач дергает кнут на себя, и тот скользит по телу, сдирая на ходу кожу, как бы перепиливая меня пополам. Перед глазами плывут разноцветные круги. Но едва я перевожу дыхание, как на меня обрушивается второй такой же удар, и снова – перепиливающее движение ремня по телу… Тем временем второй палач, который ковырялся в очаге, подтащил жаровню с углями. В углях калились какие-то прутки и замысловатые крючья.