Адвокат черной королевы
Шрифт:
– Извините, меня переводят?
Должно быть, вежливость в казенных стенах была не совсем привычной вещью, потому что хмурая надзирательница не приказала срочным образом заткнуться, а снизошла до ответа:
– Нет еще. Тебя вызывает адвокат.
Адвокат?! Вот это было удивительно! Может, у ее коллеги Ромашкина наконец проснулась совесть и он захотел хоть чем-нибудь ей помочь? Звучит почти фантастически, но другого объяснения нет…
Когда она зашла в знакомый коридор с целым рядом идущих по обе стороны следственных боксов, ее сердце болезненно сжалось. Сколько раз ей доводилось бывать здесь в качестве адвоката! Хорошо одетая, благоухающая духами,
А теперь она здесь надолго. Ее не ждет припаркованный у тротуара «Пежо». Она не пойдет домой, а вернется в свою камеру, где ее ожидает Роза, где оплакивает потерянные волосы хохлушка Надя. А ее коллега, бабник и хохотун Ромашкин, насвистывая, выйдет на тюремное крылечко, подставит лицо скупому осеннему солнышку и обрадуется на мгновение тому, что он свободен. Хотя навряд ли. Прелесть свободы можно ощутить только в неволе. Он усядется в машину и будет долго обсуждать с очередной подружкой планы на вечер. Наплевать ему на солнце, на последние погожие деньки. Хорошо бы, дамочка оказалась покладистой…
Лиза так ушла в воспоминания, что не заметила, как перед ней открылась дверь следственного бокса. Она собралась было войти внутрь, но остолбенела на пороге. Надзирательница подтолкнула ее в спину.
– Ну же, Лиза! Неужели я так изменился?
Это был Семен Иосифович Грановский, собственной персоной! Кто бы мог предположить? Конечно, известный адвокат был таким же, как прежде. Почти. Правильнее сказать, он немного постарел. На висках прибавилось седины, а в его взгляде затаилось нечто не совсем привычное. Может, это была грусть? Или усталость? Под его глазами набрякли мешочки, и он уже не напоминал того самоуверенного, иногда даже надменного героя громких судебных баталий. Его движения стали более осторожными. Голос звучал мягче.
– Садись, Лизонька, – засуетился он.
До крайности озадаченная Дубровская уселась напротив него, а руки сложила на коленях. Он разглядывал ее молча, и ей это было неприятно. Радостное возбуждение от встречи с Елизаветой сменилось у него сначала удивлением, потом суеверным ужасом.
– Лиза, ты в порядке? – спросил он.
– Да вроде того, – пожала она плечами.
– Что с тобой стало! – ахнул он.
Дубровская заволновалась. Действительно, она не видела себя в зеркале давно. Может, у нее на носу выросла огромная бородавка, а кожа покрылась пигментными пятнами? Она машинально потрогала нос. Предположения не подтвердились. На ощупь он был такой же – аккуратный, слегка вздернутый.
Грановский полез в портфель, и через несколько секунд маленькое квадратное зеркальце было у нее в руках. Дубровская заглянула в него…
Да уж! Картинка была не самой приятной. Разумеется, кардинальных изменений ее внешность не претерпела. Но личико прежней Лизы было классической овальной формы. Ее словно фарфоровая кожа, вне всяких сомнений, была бы в давно минувшие века предметом зависти салонных красавиц. Такая же белая и чистая, без малейшего намека на модный ныне загар… Теперь же Дубровская напоминала
Самое печальное заключалось в том, что некогда очень требовательная к своему внешнему облику Лиза была абсолютно безразлична к произошедшей с ней метаморфозе. Она вернула адвокату зеркальце, не выразив никаких эмоций.
– Как живешь, Лиза? – спросил Грановский. – Тебя здесь не обижают?
Она отрицательно помотала головой. Повисла неловкая пауза.
– Я здесь, чтобы тебе помочь, – произнес Семен Иосифович.
Ах, вот оно что! Вот зачем он явился.
Внезапно Дубровская все поняла. Конечно, ее мама разыскала старого знакомого Германа Андреевича и попросила его помочь своей бестолковой дочери. Зная темперамент Вероники Алексеевны, Лиза не сомневалась, что та пустила в ход весь арсенал испытанных средств: слез, уговоров, театральных обмороков. Но старый адвокат был прочен, как танковая броня, и на женские уловки не поддавался. Маменьке пришлось, смирившись с неизбежным, выложить ему энную сумму.
Скорее всего так оно и было. Они решили все, не спрашивая мнения Елизаветы. Но ей придется их разочаровать…
– Семен Иосифович, я возражаю против вашего участия в моем деле, – сообщила она прямо и посмотрела в глаза адвокату.
Тот был ошеломлен.
– Видите ли, у меня уже есть адвокат. Мой коллега Ромашкин.
– Р-р-ромашкин? – эхом отозвался Семен Иосифович. Впервые в своей жизни он начал заикаться. – И ты согласна на его защиту?
Лиза встала и отошла к окну. Оттуда не было видно улицы. Мрачная темная стена. Откуда-то долетали звуки музыки. Слышались голоса. Она стояла спиной к Грановскому.
– Конечно, от него мало толку, но я сама адвокат, если вы помните, и могу постоять за себя!
Ее голос звучал решительно.
– Я все помню, Лиза, – ответил он. – Но не кажется ли тебе, что взгляд на твои проблемы со стороны будет более объективен? Защита должна быть наступательной. Нужно не только обороняться, но и предлагать свои версии, искать свидетелей защиты. Надо перерыть массу литературы, перевернуть следственную практику. Как ты собираешься делать это, находясь в тюрьме?
Дубровская молчала. Конечно, адвокат был прав. Ей нечего стало возразить, но осознание его правоты было для нее невыносимым испытанием. Она не выдержала.
– Вы, как всегда, разумны, Семен Иосифович. Этим вы взяли мою мать? Пообещали ей золотые горы, но вы не учли одного. Меня вы не спросили. А я – против! Против! Я не позволю раздевать мою семью и пускать по ветру последние деньги, оплачивая ваш труд. Мне ничего от вас не надо! Ступайте прочь!
Она резко повернулась, и Грановский увидел в ее глазах слезы. Внезапно ее лицо исказилось. Глаза закатились. Она рухнула на пол…
– Да она легкая, как пушинка! – первое, что услышала она, придя в себя. – Ничего с ней не случилось. Обыкновенный обморок.
– Может быть. Но я настаиваю на осмотре врача, – говорил Грановский.
– Не порите горячку, господин адвокат. Лучше спросите ее, чем она питается, – гундосил женский голос. – Я много перевидала таких, худеньких и интеллигентных. Принесет их нелегкая в изолятор, так они не жрут ничего. Брезгуют. Как же, безе им подавай! А пройдет месяц, сечку за обе щеки уплетают, да еще у товарок норовят лишнюю порцию свистнуть.