Адвокат империи
Шрифт:
— Теперь есть. Это был не сердечный приступ. — Лазарев подошёл к столу, взял с него папку и бросил мне в руки. — На, посмотри.
Я удивился, но не стал переспрашивать. Вместо этого открыл папку и принялся читать. В руках у меня находилось свежее медицинское заключение, сделанное…
О как. Любопытно. Что именно? Во-первых, то, что это новое заключение. Во-вторых, делалось оно уже не обычной следственной командой, а Имперским целителем Григорием…
— Распутин? — не удержавшись, спросил я. — Серьёзно?
— В чём проблема? — с каким-то подозрением переспросил Лазарев, явно
— Нет-нет. Всё нормально. Просто удивился, увидев его фамилию.
Не говорить же ему, что я знал совсем другого Григория Распутина. Мракобеса, шарлатана и интригана, которого его горе-убийцы ещё и прихлопнуть сразу-то не смогли. Ладно, чёрт с ними, с флешбеками из прошлой жизни. Сейчас меня куда сильнее интересовало то, что написано в заключении.
Итак. Если верить распечаткам медицинских отчётов за подписью Распутина, то Анатолия Димитрова убил не сердечный приступ. Это был яд, остановивший работу сердца и убивший барона. А вот последствия действия яда как раз-таки и приняли первоначально за сердечный приступ.
— А ничего, что… сколько там времени прошло? И с чего вдруг решили провести эксгумацию? И почему именно сейчас?
— По требованию Елизаветы Димитровой, — хмыкнул Лазарев. — Она сочла, что первоначальные результаты обследования её брата могли оказаться недостаточно качественными.
Да. Такое возможно в случае появления новых улик, требования суда или же ведущего следователя по делу. Или, как в данном случае, по требованию родственника. Вопрос в другом. Чем нам это грозит?
Медицинское заключение после эксгумации и повторного обследования тела могли не принять в том случае, если имелись нарушения в самом процессе, сомнения в компетентности того, кто делал заключение, а также наличии подозрений на фальсификацию. И по всем этим пунктам фамилия Распутина прокатится, как паровой каток, не оставив от них и следа.
Нет, конечно же, я учитывал вероятность того, что мог что-то пропустить. Даже у самого Лазарева уточнил на всякий случай.
— Нет. Тут без вариантов. Я, конечно, попробую оспорить это дело, но шансов на то, что эти результаты не будут приняты, нулевые.
— Так. Ладно, — я посмотрел на Лазарева, — допустим, его отравили. Но при чём тут Изабелла? Согласен, вариант выглядит даже в чём-то правдоподобно, но отравить его мог кто угодно…
— Не кто угодно, — вздохнул Лазарев, упав в своё кресло и откинувшись на спинку. — Едва только эта информация попала к следователям, те стали рыть носом землю. Это какая-то дрянь, которую очень сложно обнаружить, если не искать именно её. Плюс по показаниям слуг Изабелла сама отнесла вино мужу.
Он резко наклонился к столу и принялся рыться в аккуратно разложенных на столе папках.
— Вот, — воскликнул он, достав одну из них и вынув из неё лист бумаги. — Здесь показания одной из служанок Димитровых. По её словам, Изабелла поднималась в кабинет к мужу с двумя бокалами вина за несколько часов до его смерти. Это же, если ты помнишь, нам сказала и сама Изабелла во время встречи.
— Сомнительно, но окей, — протянул я. — Допустим. Она видела, как Изабелла добавляла яд в бокалы?
Услышав мой вопрос, Лазарев поморщился.
—
— Но ты уверен в том, что она этого не делала.
— Да, абсолютно, — уверенно кивнул Лазарев.
Мда-а-а-а… Как быстро всё изменилось. Если до сегодняшней ночи ещё можно было рассчитывать на презумпцию невиновности и косвенность улик, то сейчас любой более или менее нормальный прокурор из наших же тезисов верёвку сплетёт и потом нас же на ней и повесит.
— Всё равно, — не сдавался я. — Может ли эта служанка доказать, что кроме Изабеллы никто больше в кабинет не заходил? Или что Анатолий не уходил, оставив кабинет пустым на время…
— Не проканает, — перебил меня Лазарев. — Посмотри отчёт Распутина. Яд действует в течение пары часов. А время действия после приёма совпадает с примерным временем визита к нему Изабеллы и приблизительным временем смерти самого Анатолия. Плюс показания слуг. Анатолий не выходил из своего кабинета, и никто не заходил к нему.
— Хорошо, тогда предположим, что яд принесла она, но не знала этого…
— С каких пор ты заделался адвокатом дьявола? — с подозрением спросил Лазарев.
— А с каких пор ты стал сомневаться в том, что она этого не делала? — кинул я ему ответку. — Или не ты мне говорил, что она не виновата? Что? Уже начал сомневаться?
— Даже и не думал. Просто я не понимаю произошедшего, и это меня бесит, — честно признался мне Лазарев.
— Ну, значит, будем разбираться. С чего начнём?
Лазарев немного посидел, подумал и заговорил.
— Я постараюсь добиться встречи с Изабеллой. А ты займись Распутиным…
— В смысле?
— В прямом. Я хочу, чтобы ты встретился с ним и поговорил. Мы должны знать все до мельчайших подробностей. А если меня не пустят к Изабелле, я поеду к этой служанке… как её там, а, Юлия.
— Нет, — практически сразу же заявил. — С ней встречусь я.
— С чего это?
— Ну-у-у… я очень хорошо разбираюсь в людях, — выдал ему максимально близкую к правде теорию. Не говорить же, что я умею читать человеческие эмоции, словно раскрытую книгу. Да, пусть и не всех, с аристократами это почему-то не работало. Но служанка вряд ли обладательница высоких кровей. Так что мои способности тут будут как нельзя кстати. — Просто поверь мне. Снять с неё показания я смогу и сам. А ты лучше встреться с Изабеллой и поговори с ней.
— Это с каких пор ты начал мне указания отдавать?
Спросил он серьёзно, но я видел, что эта ситуация его забавляла.
— Скорее уж просто не хочу, чтобы мой босс тратил время на то, что сможет выполнить и обычный помощник.
— Ты давай не подлизывайся, — наполовину серьёзно, наполовину шутливо погрозил мне Лазарев пальцем. — Я тебя взял за то, что ты вроде как умеешь нестандартно мыслить, а не за лизоблюдство.
— Надо же, а я-то думал, что просто впечатлил тебя так, что у тебя и выбора-то другого не оставалось.