Адъютант императрицы
Шрифт:
За пышными приемными комнатами, блиставшими позолотой и мрамором, утопавшими в мягких коврах, обставленными мягкой мебелью, обитой драгоценными тканями, следовала скромная библиотека; в ней стены были выложены темным деревом и уставлены книжными шкафами, где красовалось под стеклом богатое собрание книг в переплетах с шифром императрицы. Посредине этой комнаты, освещенной единственным окном, стоял стол, покрытый зеленым бархатом, с полным письменным прибором; рядом с ним помещался на черной мраморной колонне большой подвижной глобус художественной работы.
Пораженный спокойной, прекрасной гармонией этого уголка, Потемкин остановился на минуту и присел на один из низких удобных диванов, расставленных в уютных нишах между книгохранилищами.
—
Он простер руку и осмотрелся так гордо и повелительно кругом, точно весь свет лежал у его ног; но потом его рука медленно опустилась опять, сияющий взор омрачился, голова поникла на грудь.
— Достиг цели! — глухо произнес он. — Полно, так ли? Разве цель моей жизни заключается в том, чтобы переменить походную палатку на эти комнаты с их царской пышностью, которая, в сущности, не значит ничего? До нее возвысила меня ее прихоть, и та же самая прихоть может снова изгнать меня отсюда. Неужели честолюбие Потемкина должно привести его к тому, чтоб он сделался игрушкою в руках женщины? Да, я люблю Екатерину; ведь она — удивительная женщина, каких не случалось мне еще встречать на белом свете; она полна огня, полна жизни и ума, воли и силы. Эта любовь пожирала меня долгие годы… Да, я люблю женщину, но я люблю в ней также императрицу, а кто любит императрицу, тот должен или унизиться до рабства, или подчинить себе мир. Женщина принадлежит мне: это я почувствовал в пожатии руки Екатерины, прочел в ее взоре… но долго ли будет принадлежать мне она и как холодно, как высоко стоит в ней императрица над любящею женщиною? Нет, нет, — воскликнул он, быстро вскакивая, — не в том моя цель; мое честолюбие не способно удовлетвориться тем, что я сделаюсь преемником Григория Орлова! Не по мне быть только забавою влюбленной коронованной женщины, игрушкой, которую в один прекрасный день, может быть, она разобьет или оттолкнет. Нет, любовь женщины может умереть, пресытившись наслаждением, но господство над императрицей должно укреплять собственной силой, оно должно возрастать от собственного величия; сердце стареет, кровь остывает; но ум остается вечно юным, а в уме господство. Что совершил Орлов? Он помог Екатерине взойти на трон, это правда; но он был лишь неодушевленным подножием, которое послужило опорой для ее собственного врожденного властолюбия; его неуклюжей руке не удержать господства, расшатанного им же самим, его же грубым злоупотреблением. Удержать!.. Ты говоришь об удержании, Григорий Александрович, тогда как нужно сначала достичь господства. При виде тебя закипает горячая кровь женщины, но холодной и чуждой стоит императрица: ты не имеешь прав на ее благодарность, которую заслужил Григорий Орлов!
Некоторое время Потемкин стоял в мрачном раздумье.
— Благодарность, — заговорил он потом, — великое дело, но благодарность принадлежит здесь прошедшему и все дальше и дальше отодвигается назад, как бледнеет воспоминание минувших дней; будущее же можно подчинить себе только посредством будущего.
Задумчиво пройдясь взад и вперед по комнате, генерал остановился перед глобусом и, погруженный в размышления, оперся рукою на этот художественно выполненный эмалевый шар. Равнодушно скользил его взор по изображению Земли; но вдруг он стал все пристальнее и пристальнее всматриваться в обращенную к нему карту Европы.
— Да, — воскликнул он, — вот оно! Передо мною брезжит свет, он разгорается все ярче… Да, будущее можно подчинить себе только будущим; не на благодарность, Не на воспоминание лишь о прошлом может опираться господство; не посредством одной благодарности можно завладеть императрицей и удержать ее; лишь великая, мощная идея заключает в себе ту волшебную силу, которая необходима, чтобы сделаться господином и самой императрицы.
Потемкин высоко поднял голову; дивным блеском сверкали его глаза, и он стоял с таким победоносным, повелительным видом, так гордо выпрямился, точно в самом деле чувствовал земной шар под своей ладонью и был в состоянии направлять его путь.
Тут до его слуха донесся шелест шелковой портьеры на дверях, которые вели в богато отделанную спальню.
Обернувшись в испуге, он увидел пред собою пажа императрицы. С низким, почтительным поклоном подал тот ему золотой ларчик, роскошно украшенный драгоценными камнями.
— Ее императорское величество приказала мне вручить это вашему превосходительству и вместе с тем передать, что государыня императрица ожидает вас через полчаса в Эрмитаже.
— Я буду сейчас к услугам ее императорского величества, — ответил Потемкин, в полном замешательстве посматривая то на золотой ларчик, то на пажа. — Но как же ты попал сюда? Неужели через спальню?
— Точно так, ваше превосходительство, — подтвердил паж. — Чтобы скорее передать вам приказание ее императорского величества, я избрал кратчайший путь. Это помещение сообщается с императорскими покоями особым ходом, куда ведет вот та потайная дверь.
Он откинул портьеру и указал на отворенную дверь в стене роскошно обставленной спальни, за которой виднелся длинный коридор, освещенный сверху. Потемкин с торжествующей улыбкой смотрел на открытую настежь потайную дверь.
— Другой путь ведет далеко кругом, по парадным коридорам и большим аванзалам, а так как ее императорское величество приказала мне поторопиться, то я прошел здесь.
— А эта квартира?.. — нерешительно спросил Потемкин.
— Принадлежала раньше ее сиятельству княгине Дашковой, — ответил паж, — прежде чем она перебралась во дворец своего супруга, который долго строился; с тех пор эти комнаты стояли пустыми.
— Спасибо тебе! — сказал Потемкин. — Ступай обратно, я сейчас последую за тобой!
Паж исчез, и дверь от потайного входа захлопнулась так плотно, что пропал всякий ее след в оклеенной обоями стене. Потемкин ощупывал то место, но нельзя было ничего различить, разве узкую щель в обоях, не было ни ручки, ни кнопки, посредством которых было бы можно снова отворить запертый выход.
— Ах, — промолвил генерал, — теперь я понимаю: любящая женщина будет иметь возможность найти дорогу, но подданному доступ к его повелительнице должен быть закрыт; только от ее воли, от ее прихоти должно зависеть счастье, когда же эта прихоть минует, дверь не должна больше отворяться.
Он отпер ларчик, принесенный ему пажом; в нем лежал бумажник синего бархата, с вензелем императрицы из драгоценного жемчуга. Потемкин развернул его; в бумажнике оказалась подписанная императрицей ассигновка на государственное казначейство в сто тысяч рублей.
Черты генерала омрачились.
— Эти деньги, — сказал он, — которые она кидает мне, как дарят ребенку игрушку, эта дверь, которая отворяется лишь по ее произволу, служат мне доказательством, насколько я был прав и насколько глубока пропасть, отделяющая сердце женщины от гордого ума императрицы. Допустим, сердце женщины я держу сегодня в своей руке; твердо стоит моя нога на одной стороне пропасти, за которой таится неприступное величие повелительницы. Но мудрость, сила и воля должны соорудить мне мост, который приведет меня и туда, где мне уже нечего бояться никакого соперника.