Адъютант императрицы
Шрифт:
– Неслыханно, неслыханно! – воскликнула г-жа Леметр. – Прошу вас, почтеннейший господин Фирулькин, простите эту возмутительную выходку: я тут не при чем.
– Оставим это, оставим это, мадам Леметр, – ответил Фирулькин, – это – заблуждение юности, больше ничего, да, заблуждение которое мы позабудем…
– Я уже объяснилась с вами, господин Фирулькин, – холодно и твердо произнесла Аделина, – и никогда, клянусь Богом, не изменю своего решения. Жестокая судьба может разлучить меня с моим возлюбленным, но я буду хранить ему верность и никогда – слушайте хорошенько! – никогда не
Она поклонилась мимоходом и прошла в соседнюю комнату, где на столах и стульях были разложены принадлежности ее костюма для вечернего спектакля в Зимнем дворце.
Молодая девушка заперла за собою дверь, а затем посреди мишуры, в которой ей предстояло вечером веселить двор императрицы, опустилась на колена, стараясь почерпнуть в усердной молитве утешение в своем горе, после того как рухнула надежда всей ее жизни.
Фирулькин между тем успокаивал дрожавшую от страха госпожу Леметр, которая боялась, что неожиданно разыгравшаяся сцена может оттолкнуть такого богатого и завидного жениха.
– Кто не хочет иметь соперника, – промолвил он со своей слащавой, самоуверенной улыбкой, – тот должен довольствоваться тем, что никому не нужно. Маленький шип возвышает прелесть розы, а Петр Севастьянович Фирулькин может справиться со всеми соперниками. Мирович кажется мне опасным. Какие дерзкие, кощунственные речи вел он о нашей всемилостивейшей императрице, да хранит ее Господь! – прибавил гость, набожно крестясь. – Но у Петра Фирулькина везде есть друзья; этого Мировича можно быстро сделать безвредным, а я все-таки тем временем стану готовиться к свадьбе с милейшей Аделиной.
Он поцеловал руку г-жи Леметр, обещал на прощание. Вскоре заглянуть к ней вновь и покатил домой в своем легком экипаже.
Глава 4
Вскоре после того, как Петр Севастьянович Фирулькин укатил обратно в свой великолепный, отделанный с княжеской пышностью особняк на Большой Морской, пустынные до тех пор улицы Петербурга начали вновь оживляться: Зажиточный круг среднего сословия и не состоявшее непосредственно на придворной службе дворянство вернулось с военного поля обратно, тогда как простой народ оставался еще там, чтобы воспользоваться бесплатными развлечениями, устроенными императрицей.
Екатерина Алексеевна со своею свитой сначала поехала медленно по дороге в Петербург, но потом пустила свою лошадь в галоп, и блестящая пестрая императорская кавалькада помчалась так быстро обратно в столицу, что неповоротливая карета ландграфини Гессенской не могла следовать за нею. И, наконец, осталась позади с назначенными состоять при иностранных принцессах шталмейстерами и кавалерами, к великой досаде обеих августейших дам, которые осыпали горькими замечаниями свою сестру Вильгельмину, скакавшую верхом возле великого князя сейчас за императрицей.
Ни один из частных экипажей не успел еще въехать в город, как Екатерина Алексеевна уже остановила своего взмыленного иноходца пред главным подъездом Зимнего дворца.
С быстротой молнии спрыгнул Потемкин с седла и, отстранив дежурного шталмейстера, стал держать стремя императрицы, протянув ей также руку, чтобы помочь ей сойти.
– Ваше
Екатерина Алексеевна заглянула прямо в пламенные глаза Потемкина.
– Вдали вы оказали мне еще более важные услуги, Григорий Александрович, – сказала она, благосклонно улыбаясь. – Однако я радуюсь этой мелкой услуге, оказываемой мне вами теперь. Ваша рука как там, так и здесь, служит мне верной и твердой опорой.
Государыня наклонилась; ее нога как будто выскользнула из стремени, она покачнулась в седле с легким криком испуга, который привел в беспокойство лошадь. Но Потемкин уже сильной рукою охватил Екатерину Алексеевну, она прильнула к его плечу, а он, крепко прижав ее к себе, несколько мгновений не выпускал из объятий, после чего осторожно поставил наземь. Государыня казалась смущенной; она почувствовала горячее дыхание Потемкина на своей щеке. Дрожа и краснея, она потупилась и сказала:
– Благодарю вас, Григорий Александрович, вы снова доказали мне, как твердо могу я положиться на вас. Вы должны оставаться вблизи меня. Приготовить генералу квартиру во дворце! – приказала она, обращаясь к дежурным камергерам, которые все сошли с лошадей и окружили ее, тогда как Орлов все еще сидел в седле, с надменным равнодушием отдавая своим приближенным некоторые приказания и как будто нисколько не думая об императрице.
– Когда вы устроитесь у себя в комнатах, – продолжала Екатерина Алексеевна, снова повернувшись к Потемкину, – то я ожидаю вас к себе. Вы должны рассказать мне о подвигах храбрости моих солдат, в которых вы сами принимали такое славное участие.
Она раскланялась кругом и в сопровождении принцессы Вильгельмины, которую снял с седла великий князь, вошла в подъезд дворца, чтобы подняться по лестнице в свои покои. Только кавалеры и дамы, состоявшие на ее непосредственной службе, и великий князь последовали за нею; в это же время музыканты караула заиграли и все головы обнажились.
Один Григорий Григорьевич Орлов как будто не замечал удаления императрицы. Он по-прежнему спокойно разговаривал с окружавшими его офицерами, а потом подал знак своему брату Алексею и поскакал в свой Мраморный дворец, расположенный в некотором отдалении от Зимнего дворца, ближе к Летнему саду. Это жилище, подаренное Орлову императрицей, было еще не вполне готово; совершенно отстроить успели только средний корпус, тогда как флигеля еще только возводились.
Когда Орлов удалился, то вся толпа придворных, которая до сих пор в неловком смущении держалась позади, стала тесниться к Потемкину и осыпать поздравлениями и комплиментами так явно отличенного генерала; в котором тотчас же признали новое восходящее светило русской жизни.
Эти почести он принимал с любезной учтивостью, но в то же время с гордой сдержанностью, и быстро последовал за оберкамергером графом Строгановым; последний, согласно приказу императрицы, просил позволения проводить генерала на его квартиру, чтобы узнать, как пожелает он распорядиться насчет ее устройства.