Аэроплан-призрак

д'Ивуа Поль

Она сделала невольное движение.

— Почему ты колеблешься?

Лизель тихо проговорила:

— Я уверена, что он ни в чем не виноват перед моей матерью…

— Ах вот что!

Лицо шпиона при этом, однако, осталось бесстрастным. Он сумел даже улыбнуться.

— Вот и прекрасно, я очень рад… Значит, мы вернемся в цивилизованный мир втроем.

Вошел Тираль. Все сели за стол.

Между фон Крашем и стариком завязалась оживленная беседа. Тот, подзадоренный похвалами в свой адрес, вдруг заявил, что

совсем близко от берега реки у него есть тайник, где спрятан еще один клад, не менее роскошный, чем первый. Немец выразил сомнение, заявив, что такого не может быть. Тираль разгорячился:

— Пойдемте, я вам покажу!

Фон Краш стал отнекиваться, но в конце концов согласился — только потому, что пожелал «сделать приятное своему другу Тиралю». Лизель, ничего не подозревавшая, сказала, что устала и не пойдет с ними.

— А я? — наивно спросил юноша.

— Ты? — повторил немец, устремив на мальчика выразительный взгляд, рекомендующий исполнять в точности то, что он услышит, — ты ступай в наш лагерь и скажи Петуничу, чтобы он явился с докладом ко мне сюда не завтра, как условлено, а не позднее чем через час.

Метис кивнул в знак повиновения. Но, когда они ушли, он, прячась за выступами скалы, некоторое время еще наблюдал за ними, а затем отправился в обратный путь.

Увидев огни лагеря, юноша ускорил шаг.

— Кто там?

— Мануэлито. С приказаниями от господина…

— Спустись пониже, Петунич сторожит англичан, — ответили ему.

Отыскав Петунича, юноша сказал ему все что следовало. Заинтересованный и озадаченный, Петунич спросил у юноши:

— Ты не знаешь, зачем я понадобился?

— Мне об этом не докладывали, — ответил тот, — но, думаю, это связано с теми двумя, что там, в пещере…

Уйдя из лагеря, Мануэлито стал быстро подниматься вверх. Ночь была очень темная, но это, по-видимому, ничуть не огорчало путника, взобравшегося наконец на самую вершину горы, кратерообразно возвышавшуюся над озером.

Мануэлито осмотрелся, прикинул, далеко ли он сейчас от подземного храма, выбрал самое высокое дерево и, как белка, вскарабкался на самую его вершину. С большой предосторожностью он наклонил к себе одну из тонких веточек, поднимавшихся прямо вверх, и привязал к ней небольшой предмет.

Мгновенно вспыхнула ярко-красная искорка, так как он попросту зажег маленький электрический фонарик. Придерживая ветку с фонариком, юноша достал записную книжку, вырвал оттуда листок, написал на нем несколько строк, прикрепил его к фонарику и выпустил ветку. Та плавно закачалась и вернулась в обычное положение.

Спустившись на землю, юноша быстрыми шагами направился к подземелью, у входа в которое он встретился с Лизель. Она подвела его к одной из ниш в стене древнего храма, приподняла завесу, прикрывавшую вход, и указала на ложе из сухих листьев и покрывало из козьей шкуры. Юноша с удовольствием растянулся на предложенном ему ложе, закутавшись в теплое одеяло.

Вокруг царила глубокая тишина. Он, может быть, и уснул бы, но вскоре послышались приближающиеся шаги: в подземелье вошли Тираль и фон Краш.

— Наши спят, — сказал тихим голосом бухгалтер, указав на занятые ниши.

— Их примеру можете последовать и вы, — ответил фон Краш, — а я должен подождать своего служащего и кое-что записать.

— Как вам будет угодно, — добродушно согласился успевший утомиться старик и, уйдя в одну из ниш, тут же уснул крепким сном.

Фон Краш уселся за импровизированный стол и принялся что-то писать. Едва он успел закончить, как шумно вошел его помощник Петунич.

— Тс-с! — сделал ему знак шпион. — Все спят… Вот тебе мои инструкции. Постарайся, чтобы все было выполнено с величайшей точностью.

И они оба покинули подземелье.

Когда немец вернулся, все, казалось, спали непробудным сном. Тогда и он тоже выбрал себе нишу, устроился там и с удовлетворением отметил, что день этот был использован плодотворно.

А в эту самую минуту преданный ему Петунич, лежа на брюхе перед маленьким карманным фонариком, перечитывал данные ему инструкции:

«Завтра утром отправляйся обратно в Эрринак. Сообщи на „Матильду“, пусть она немедленно следует в Прогресо.

Вечером, не ранее девяти часов, побывай у эрринакского кадика и скажи ему, что в священном лесу ты заметил людей. Затем садись на лошадь и скачи к нам в Прогресо».

На другой день Мануэлито (в котором читатель, вероятно, уже узнал нашего знакомого Триля) и фон Краш вместе с Тиралем и Лизель занялись переноской ящиков с алмазами из тайника на поверхность.

— Ничего нового там, наверху? — спросил немец у Мануэлито.

— Ничего.

— Отлично. Теперь, мосье Тираль, осталось сделать последний ящик.

— Я сделаю его побольше…

И старик, несколько с бессознательным видом принялся сбивать из принесенных заранее досок ящик, а фон Краш с нетерпением посматривал на часы.

Лизель беспокойно поглядывала то на одного, то на другого. Она боялась за отца, которого успела полюбить всей душой за его беззаветную привязанность к ней, и инстинктивно опасалась немца.

— Однако уже около одиннадцати, господа… А нам к двенадцати необходимо быть на судне. Ставьте ваш ящик в эту лодку, мосье Тираль, переправьте его на берег и возвращайтесь к нам, чтобы и мы успели переехать поочередно, так как лодка с грузом не выдержит более двух человек. Вы хорошо придумали это приспособление с канатом на вороте, чтобы переправлять лодку через этот водоворот…

— Я готов, я готов… — торопливо откликнулся Тираль, — ящик к лодке… Я тоже…

— И я, — крикнула Лизель, прыгнув вслед за отцом.