Афера
Шрифт:
Я вижу, как у громилы шевелятся извилины в голове. Он точно бандит, а бандиты чуют обман лучше, чем обычные люди. Здесь дают о себе знать годы преступной жизни: если бы он провел последние тридцать лет, занимаясь балетом, то смог бы оценить удачно выполненный пируэт.
Тем временем паренек продолжает смотреть телевизор. Теперь он стоит за барным стулом и зевает, безразличный ко всему. Но его вернут на землю. Причем скоро.
— Подожди-ка, — говорит громила, усиленно моргая. У него мрачный вид человека, которому очень жарко, хотя
Очкарик отводит взгляд от телевизора, осознавая свою ошибку. Пойди он домой сразу, смог бы посмотреть самые интересные моменты игры в записи, оставаясь при этом обладателем десяти долларов и приятной внешности. Теперь судьба и того, и другого неясна.
— Шутить со мной вздумал? — говорит громила, вставая со стула. Он буквально в полуметре от очкарика.
Паренек понимает, что из-за жалких десяти баксов его сейчас побьют. И это в лучшем случае. Поэтому он изображает удивление:
— Простите?
Это правильный ход. Три золотых правила афериста — все отрицать, еще раз все отрицать и снова все отрицать.
Громила уже подошел вплотную к пареньку. Тот, наверное, чувствует запах креветок в чесночном соусе, которыми ужинал громила.
— Я заплатил полтинник, а получил всего сорок баксов. Думаешь, ты тут самый умный?
Паренек бледнеет от страха. История для друзей получается не такой уж забавной. Да и шансы на рассказ за бокалом шардоне в баре тают на глазах — все ближе перспектива оказаться на больничной койке под капельницей.
— Погоди, послушай…
Слишком поздно. Громила наносит ему хук справа прямо в челюсть. Паренек невольно раскидывает руки и ударяется о барную стойку. Он выгибает спину, повиснув на стойке, как забытая официантом тряпка. Громила хватает бедного паренька одной рукой за горло и сильно его сжимает. Очки бедолаги едва держатся на одной дужке, а глаза вылезают из орбит.
— Ах ты, поганец, — хрипит громила. — Поиграться со мной вздумал? Не на того напал, дружок.
С этими словами он достает из трещащего на нем по швам пиджака пистолет и приставляет его к челюсти очкарика. Естественно, паренек не ожидал такого поворота событий, когда читал о «Торгах» в Интернете или когда тренировался перед зеркалом.
Клиенты с оружием всегда вызывают неподдельный интерес бармена. Он стоял у другого конца барной стойки и готовил коктейль, когда все это началось. Бармен — довольно молодой парень, ему чуть больше двадцати. Он, конечно, окликает громилу, но не слишком громко:
— Эй, вы что это там вытворяете?
Но говорит он это без особой решимости в голосе. Ясное дело, бар ему не принадлежит, парень просто подрабатывает здесь на полставки после занятий в университете Санта-Клары или в Стэнфорде. Бармену не хочется, чтобы во время его смены произошли беспорядки, но, с другой стороны, еще меньше ему хочется получить пулю в лоб. Будь у него выбор, пуле он бы предпочел беспорядки. Поэтому бармен поднимает руки, как будто угрожают ему, и предлагает:
— Давайте все успокоимся.
Чудесная мысль. Давайте все дружно успокоимся. А то ишь, разбуянился паренек в очках — лежит на барной стойке, задыхаясь и выпучив глаза. Если бы он успокоился и хрипел потише, все было бы просто замечательно.
Сейчас самое время мне вмешаться. Паренек совсем близко, и мне необязательно повышать голос.
— Хватит, — говорю я.
Вот в этом весь я: слишком долго выжидаю, а потом уже моих усилий недостаточно, помощь подоспевает слишком поздно. Селия — моя бывшая жена — сказала бы вам то же самое.
Громила оборачивается в мою сторону, не отпуская паренька и продолжая держать его на мушке. «Да что ты говоришь?» — читается у него на лице. Он поверить не может, что какой-то сорокадевятилетний седеющий мужик с пивным брюшком и усталыми глазами заговаривает с ним в саннивэйлском баре в тот самый момент, когда он собирается кое-кого пристрелить. Бросив на меня короткий взгляд, громила поворачивается обратно к пареньку.
— Я тебя проучу, — обещает он, взводя курок большим пальцем. Раздается щелчок.
Паренек цепляется слабыми пальцами за ручищу, обхватившую его горло. Но безуспешно. Кажется, он пытается что-то сказать, но ему нечем дышать, бедняга не может издать ни единого звука. Полагаю, в общем и целом смысл тех слов, которые он хочет произнести, сводится к «Простите, мне очень жаль».
Я встаю, чтобы громила наконец обратил на меня внимание.
— Да ладно тебе, он всего лишь мальчишка, — тихо и без злобы объясняю я ему. — Сглупил, бывает.
— Не лезь не в свое дело, — огрызается громила. Потом переводит взгляд на паренька и добавляет: — Он пытался меня обдурить.
— Ты и так его уже проучил. Слушай, он взял у тебя десять долларов. Я заплачу тебе двадцать, чтобы все уладить.
Я лезу в карман и достаю бумажник. Заглядываю в него с надеждой обнаружить двадцать баксов, но, к сожалению, там только десятка и шесть пожухших бумажек по доллару. Приехали.
— Вот, возьми все, — предлагаю я. — Здесь шестнадцать долларов. Но ты все равно в плюсе. А паренек и так понял, что с тобой лучше не связываться. Ты его хорошо проучил.
Громила поворачивается ко мне, отводя пистолет от лица паренька. Непонятно, собирается ли он взять деньги и уйти или сейчас просто пристрелит меня.
— А ты кто такой? — спрашивает он. — Ангел, блин, хранитель?
— Нет, просто человек, который лезет не в свое дело, а еще не умеет держать язык за зубами, — признаюсь я.
Я достаю деньги из бумажника и протягиваю ему. Он отпускает паренька, и тот сползает на пол. Громила забирает деньги, пересчитывает их и засовывает в карман брюк. Затем прячет пистолет в карман пальто и поворачивается к очкарику. Тот потирает шею, на которой у него осталось пять красноватых следов от измазанных в чесночном соусе пальцев.