Афганская любовь, или Караван
Шрифт:
МАКСИМОВ. Нет у меня девушки, не успел завести.
ДАЛИЛА. Так и поверила. Девчонки всегда крутятся вокруг военных училищ. Даже наши афганские, чуть продвинутые.
МАКСИМОВ. Клянусь мамой, никого! (Лезет в карман гимнастерки и достает вместе с бумагами фотографию). Мама моя. У каждого из нас с собой обязательно фотографии близких, у меня — мама.
ДАЛИЛА. (Берет фото, рассматривает). Темно, плохо видно. Красивая женщина. Похож на нее? (Сергей кивает). А отец?
МАКСИМОВ. Папа у нас рано умер, потому и пошел в военное училище. Брат тоже в армии, преподает в Академии. У младшей сестры своя семья.
ДАЛИЛА. Счастливый! Столько родных близких людей. У меня никого не осталось. Говоришь, нет девушки, а ведь была, не поверю, что дослужился до старшего лейтенанта и ни разу не влюбился. Признайся.
МАКСИМОВ. Старшего лейтенанта досрочно получил месяц назад, а девушку по сердцу не встретил. В школе увлекался не серьезно, по-детски. Помню, в шестом классе все мы, пацаны, были влюблены в нашу пионервожатую из восьмого класса. И сейчас перед глазами: высокая, стройная, с длинными косами, в них синие банты. Глаза — темные, большие, как у тебя. В девятом пришла новенькая. Переехала из провинции, не помню — из Рязани или Казани, Валентиной звали. Очень скромная, наивная, всегда с удивленными глазами, никак не могла привыкнуть к московскому ритму жизни. Она не походила на наших одноклассниц, и я впервые влюбился.
ДАЛИЛА. Она тебя отвергла?
МАКСИМОВ. До объяснения не дошло. Провожал после школы, сумку ее с учебниками таскал, шпаргалить помогал. К концу десятого она переключила внимание на дружка моего Витьку, и мы отдалились друг от друга. Теперь закончила педагогический, замуж вышла.
ДАЛИЛА. А у меня в лицее никаких контактов с парнями не допускали. Нравы строгие остались и поныне.
МАКСИМОВ. Потому и пошла в революцию, где большинство мужчины? (смеется).
ДАЛИЛА. Не смейся. Глаза открылись в России. Поняла, не могу больше оставаться в стороне, когда решается судьба родины. Вступила в НДПА.
МАКСИМОВ. Родственники, возмущались, требовали вернуться домой?
ДАЛИЛА. Еще как! Отца к тому времени не стало. Люди Амина убили, мама умерла с горя, братьев поубивали мятежники, они тоже приняли революцию. Осталась одна. Случись что — жалеть и убиваться некому. Некому переживать за меня, волноваться или радоваться. И мне теперь не перед кем отчитываться, что-то доказывать, объяснять. Перед товарищами по партии, если.
МАКСИМОВ. Неужели и волноваться за тебя некому? А друзья? В ЦК партии, в университете, где преподаешь — так и некому пожалеть?
ДАЛИЛА. Как активистку и преподавателя, возможно, и пожалеют.
МАКСИМОВ. Столько мужчин вокруг, и не обращают внимания на красивую современную девушку? Не верю. Я впервые увидел, — сердце забилось — вот она, мечта моих снов. Не заметить тебя не возможно.
ДАЛИЛА. Внимание обращают. Часто больше чем хочется. Всё это не то. И потом, идет война, я не отомстила за отца и братьев.
МАКСИМОВ. Надеешься? Поражаешь. Таких, преданных идее, видел лишь в кино. В революции нашей встречались, если верить книгам.
ДАЛИЛА. У нас разве не революция?
МАКСИМОВ. Революция. Опять перешли на политику. Снова про войну да революцию, а мне хочется о чувствах, что переполняют.
ДАЛИЛА. Говори. Со мной еще никто не говорил.
МАКСИМОВ. Наверное, не позволяла. Поздно тебя встретил. Или рано? Война не время любви, а увидел тебя, голову потерял.
ДАЛИЛА. (смеется). Напрасно. Бородатые могут вернуться, а командир без головы не воин.
МАКСИМОВ. В этом ты права, голову терять нельзя, но разве человек властен над своими чувствами? Себе это же говорю.
ДАЛИЛА. Тебе посты проверить, не пора?
МАКСИМОВ. Можно. (Включает рацию). Я Первый! Первый! Сова Два, ответь! Сова Один, ответь!
— Первый, Сова Два на связи!' Сова Один на связи!
— Проверка связи. Что нового у Второго?
— Трое сарбазов перешли на сторону духов.
— От наших никаких новостей?
— Ничего нового.
— Конец связи.
Максимов выключил рацию, долго молчит. На нижней площадке солдаты давно ушли, костер погасили.
ДАЛИЛА. Наши опять подвели. Может, и твоих с собой увели, не допускаешь?
МАКСИМОВ. Все может быть.
ДАЛИЛА. Если так — плохо дело. Теперь мятежники пленных не держат.
Какое-то время сидят молча, каждый думает о своем.
МАКСИМОВ. (Обнимает Далилу за талию, она неподвижна). Далила!
ДАЛИЛА. Не привыкла я к нежностям. У нас не принято.
МАКСИМОВ. В студенческие годы в Москве, никто не ухаживал?
ДАЛИЛА. У русских однокурсниц были поклонники, а я иностранка, — не решались. Наши афганцы еще не отошли от своих обычаев, для них была, не знаю кем. Сатаной в юбке или кем-то страшнее. Знаешь, мне скоро двадцать пять! По нашим понятиям старуха. Если кто решится ухаживать, или взять замуж, вдовец разве или в гарем.
МАКСИМОВ. Я согласен.
ДАЛИЛА. Ты и впрямь потерял голову. Где-то рядом мятежники, в любую минуту жди нападения, а ты опять за свое.
МАКСИМОВ. Пока ты рядом, ничего не хочу знать.
ДАЛИЛА. Делаешь предложение? Так сразу, не узнав меня?
МАКСИМОВ. Да. Делаю предложение. Сама говорила, любовь с первого взгляда существует. Раз нет отца и братьев, по всем обычаям руки просить остается у тебя самой.
ДАЛИЛА. Отказываю.
МАКСИМОВ. Тогда украду, увезу в Россию. У вас принято красть невест.
ДАЛИЛА. Нынче, чаще с их согласия. Забываешь, я вооружена.
МАКСИМОВ. Шутишь, я серьезно предлагаю. Пойдешь за меня?
ДАЛИЛА. Начальство не разрешит. Ни тебе, ни мне. Ой, о чем говорим? В первый раз тебя вижу, совсем не знаю. О серьезных вещах шутим, болтаем черте что. Разве можно? Придет мир в мою страну, тогда и поговорим.
МАКСИМОВ. Может, подумаешь?
ДАЛИЛА. Ну, и непонятливый! Подумаю.
МАКСИМОВ. Долго?
ДАЛИЛА. Посмотрим на твое поведение. (Сергей берет ее руку, рассматривает, целует). Грубая рука? Когда-то знала маникюр и французские кремы.