Афганский компромат

Гончар Анатолий Михайлович

Еще Сергей с болью понимал, как неуклонно, хотя и медленно, росло расстояние между ним и его детьми. Они отдалялись друг от друга в привычках, в интересах. Общие темы для разговора постепенно сходили на нет. Нет, отец, сын и дочь, конечно же, любили друг друга. Но общность их взглядов в последнее время начала разделять маленькая трещинка. В будущем, пусть и очень отдаленном, она грозила перерасти в пропасть непонимания.

Не только Ефимов испытывал подобные трудности. Да и возникали они не только при общении с собственными семьями.

Один старший офицер не так

давно сказал ему:

— Михалыч, знаешь, я в последнее время не люблю ходить в гости. Куда бы ни пришел, кругом гражданские люди. Они шутят, веселятся, общаются, а я как сыч сижу и молчу. Не знаю, о чем с ними вести разговор. Я их не понимаю, они — меня. И я не один такой. Мы отвыкли от нормального общения, даже отдыхать разучились. А это совсем неправильно, никуда не годится.

«Это действительно неправильно, — в бессилии что-либо изменить рассуждал Ефимов. — Работа, пусть самая важная, не должна разделять родителей и детей. В том, что мы, военные, вынуждены уделять службе столько времени, есть нечто порочное.

Не все люди могут стать настоящими солдатами, способными к осознанным действиям в критической ситуации. Как говорится, яблоко от яблоньки, в хорошем понимании этой поговорки.

Ведь при должном воспитании дети военных должны бы стать достойными преемниками дела отцов. А если частые командировки, да и обыденная служба забирают мое время почти без остатка, и на семью его категорически не хватает? Кто станет воспитывать будущего воина, если отец круглые сутки на службе? Одна мать или еще и бабушки с дедушками, потакающие во всем? Да и отец, видящий ребенка лишь изредка, станет его не столько воспитывать, сколько излишне баловать.

Вот и вырастают вместо защитников великовозрастные лоботрясы. Пусть многие из них выбирают стезю военных, но на что они способны при таком вот воспитании? Порочна сама система. Государство само с каждым поколением уменьшает процент своих потенциальных защитников».

Старший прапорщик тяжело вздохнул, нажал на телефоне кнопку вызова и постарался отогнать грустные мысли.

Позже, ложась спать, Ефимов почти не сомневался в том, что ночью вновь увидит продолжение того самого сна, набившего оскомину. Он не ошибся.

— Остановись! — приказал прапорщик водителю.

Местечко, намеченное Сергеем для закладки тайника, находилось совсем рядом. Следовало только избавиться от посторонних глаз. Сама местность подсказала Ефимову выход. Узость дороги не позволяла бэтээру развернуться на этом пятачке. Более-менее сносно такой маневр можно было осуществить только метрах в двухстах по ходу движения.

Сергей нагнулся и обратился к башенному стрелку, сидевшему за пулеметами:

— Вы езжайте, развернитесь, а я пройдусь, разомнусь немного. — Прапорщик спрыгнул с брони, не дожидаясь ответа, которого, собственно, и не последовало.

Что говорить, если и так все понятно? А что касается того, зачем и почему Ефимов вдруг решил прогуляться, так это тем более никого не заинтересовало. Бойцы давно успели привыкнуть к определенным странностям своего командира.

«БТР-70» громче заурчал моторами,

рванул с места и покатил дальше. Ефимов проводил его взглядом, быстро скатился под откос и подошел к скале, резко выступающей над почвой. Память его не подвела. С правой стороны на линии соприкосновения камня и почвы виднелась ниша, точнее сказать, дыра, вытянутая эллипсом, размером в кулак, уходящая вглубь.

Ефимов опустился на колено, согнулся, заглянул внутрь. Он убедился в том, что сантиметрах в двадцати от края отверстие резко сужалось, переходило в узкую трещину.

Больше не раздумывая, Сергей сунул руку в карман, вытащил оттуда коробок, завернутый во множество слоев пластиковой пленки, просунул его в отверстие и попытался запихать в щель. Это получилось не сразу. Ефимову пришлось подмять одну сторону коробка, прежде чем тот поддался усилиям пальцев и вошел в узкое отверстие.

— Самое то, плотно засел, не выпадет, — сказал прапорщик сам себе и удовлетворенно выдохнул.

Потом он встал с коленей, огляделся по сторонам, увидел камень, подходящий по размеру, и одним ударом забил им дыру.

— Порядок! — удовлетворенно проговорил Ефимов.

Отряхивая на ходу слегка перепачканный рукав бушлата, он выбрался на дорогу и как ни в чем не бывало стал ожидать появления бронетранспортера. Тот уже приближался, урча моторами, докатился до Ефимова и встал.

— Товарищ прапорщик! — Из люка высунулась голова наводчика-оператора. — Только что передали: афганскую колонну раздолбали.

— Где? — спросил Сергей и вскочил на броню.

— У ущелья.

— Когда? — Сердце Ефимова сжалось от нехорошего предчувствия.

— Только что. Десять минут назад на меня «Сапсан» вышел.

— Черт!.. Давай, гони! — приказал прапорщик водителю.

— Что, туда поедем?

— Гони, говорю! — потребовал Ефимов, понимая, что может успеть лишь к шапочному разбору.

Так оно и оказалось. Остовы двух машин еще дымились. Рядом стояли два бронетранспортера с заставы, тоже не успевшие прийти на помощь. На обочине лежали четыре трупа в афганской одежде. В одном из них Ефимов с трудом опознал полковника. Лицо его было изувечено, но на правой руке виднелся приметный и очень знакомый шрам. Куртка на полковнике была расстегнута, карманы вывернуты. Его тяжелых чемоданов нигде не было видно.

Сергей кивнул знакомому прапорщику, вернулся к своему транспортеру, вспрыгнул на броню и отрывисто бросил:

— Разворачивай!

— Что, домой? — уточнил водитель.

— Домой, — подтвердил Ефимов, втайне радуясь тому, что никто из бойцов не сумел опознать в окровавленном, мертвом афганце интеллигентного полковника, много месяцев подряд жившего с ними на одной заставе.

«Зря я сюда приезжал!» — с опозданием сообразил Сергей.

Ефимов нисколько не сомневался в том, что нападение на эти две машины не могло быть простой трагической случайностью. Возможно, он и стал бы тешить себя такой мыслью, если бы не исчезнувшие чемоданы и не вывернутые карманы полковника. Это было вовсе не обычное мародерство. Ведь из всех трупов убийцы почему-то обыскали только этот.