Африка грёз и действительности (Том 1)
Шрифт:
Нет, это галлюцинация! Возбужденные нервы, мираж! Но завывание слышится снова, отчетливее. Не рев ли это осла? Вдруг в мертвой тишине пустыни раздался протяжный свист.
Мы оба одновременно вскочили на ноги. Вдалеке слышалось ритмичное пыхтение локомотива. Грохот стальных колес приближался, а через четверть часа поезд уже гудел где-то за недалеким холмом перед нами. Где-то там должна быть Нильская долина. Мы должны быть где-то недалеко от правильного пути!
Небосвод сразу прояснился, высоко на небе запрыгали звезды и заблестели веселей.
Мы выпили чай до последней капли.
Утром мы с новыми силами пустились в путь и через час достигли колеи железной дороги. С волнением выскочили мы из машины и поспешили прочесть название станции на другой стороне полотна. — Гананита.
— Карту!
— Мы на 20
Ужин с шакалами
Мы едем вдоль новой линии железной дороги на расстоянии каких-нибудь трех-четырех километров. Перебираемся через высокую насыпь старой, заброшенной линии. За ней появились хорошо различимые следы. А вот и первые верблюды, первые люди, первая машина — послы жизни в Судане. Возникает желание как-то поблагодарить всех их за то, что они выросли вот так из пустыни, как символ возвращения к жизни.
Проезжаем через все чаще попадающиеся населенные пункты и останавливаемся в первом большом поселке перед зданием почты. Бербер, Абу-Дис, который был для нас заветной целью в течение двух дней блуждания, мы проехали, даже не заметив. Из Бербера отправляем необходимые телефонные и телеграфные сообщения в Вади-Хальфу и Хартум и тотчас же продолжаем путь.
Следы машин разбегаются перед нами на огромном пространстве. Пять, десять, двадцать дорог идут рядом, одна лучше другой. Они расходятся и соединяются, как рельсовые пути на сортировочной станции. Шоферы здесь, видимо, ездят каждый своей дорогой. А когда дорога перестает шоферу нравиться, он прокладывает себе другую. Достаточно проехать по своим же следам на местности — и дорога готова.
В 9 часов го минут мы уже в Атбаре, главном узле на железной дороге между Вади-Хальфой и Хартумом. На восток от него идет линия к Красному морю, к единственному суданскому порту — Порт-Судану. Впервые за долгое время мы попадаем в благоустроенный городок. На широких асфальтированных улицах целый день лежит тень от старых аллей. Большинство жилых домов и учреждений утопает в зелени садов. Когда мы стали искать место, где бы можно было сменить масло и провести беглый осмотр машины, нам с охотой предложили помощь суданские государственные железнодорожные мастерские. Представители властей охотно выполняют формальности, связанные с отметкой пройденного пути и с завершением последнего его участка. «Татра» — в центре заслуженного внимания. Ведь перед войной этот путь проделало всего лишь несколько военных транспортов на специально оборудованных машинах, а во время войны здесь проходили большие автоколонны, пока союзное командование не решило прекратить все дальнейшие попытки пересечения пустыни. Но наша машина была первым легковым автомобилем, который проехал по пустыне один, без сопровождения.
В нашем распоряжении оставался только час времени, чтобы превратиться в цивилизованных европейцев. Заросшие, запыленные, усталые и измученные жаждой, мы с благодарностью принимаем гостеприимство общественного приюта для путешественников. Нет больше необходимости экономить воду. Сколько ее тут было во всех кранах, в душе, в ванне. Чистая, как хрусталь, и теплая и холодная. Моемся, купаемся, принимаем душ, бреемся, пьем досыта. После полудня нас ждет еще отрезок дороги, а завтра, быть может, весь бесконечный путь через пустыню останется позади…
Медленно переправляемся через реку Атбару. Суданские перевозчики с любопытством рассматривают «татру», советуются друг с другом, а затем, смеясь, подходят к нам выяснить, не умеет ли «тайяра» также плавать по воде. К чему, мол, их помощь, если у нас амфибия.
За Атбарой мы почувствовали физическое облегчение, когда машина снова пошла плавно, без напряжения и ничто нам не угрожало. Машина отдыхала вместе с нами. Лишнего груза уже нет. Воды везем с собой лишь несколько литров, содержимое канистров и запаянных жестянок почти все перешло в бензобак. Влажный воздух охлаждает мотор лучше, хотя он так же горяч, как и сухой воздух на пройденных отрезках пути. Проезжаем мимо многочисленных деревень, стад скота, полей кукурузы и сахарного тростника. Теперь нам доставляет хлопоты лишь множество дорог и следов от проехавших машин. Позавчера еще мы мечтали об одной-единственной колее, а сегодня не знаем, какую выбрать. Одна
Около 6 часов вечера мотор утих. Мы, наконец, нашли удобное место для ночлега. На флагштоки натягиваем противомоскитные сетки, так как вблизи реки множество комаров, которые противно пищат прямо в уши и жалят, как бешеные.
Нашу дремоту вдруг прервал слабый шорох. Мы схватились за пистолеты, которые вечером положили около спальных мешков.
— Слышишь?
— Слышу…
С того места, куда мы вечером выбросили пустые банки из-под мяса, доносится сухое похрустывание: утихнет на миг и раздается снова. В ясном свете месяца мы увидели две тени. Собаки? Нет, не похоже, у них не такие лохматые хвосты. Животные беспечно подходят к банкам, лежащим ближе к нам. Теперь мы отчетливо рассмотрели наших необычных ночных гостей.
Два голодных шакала доедают остатки нашего ужина.
Чехословацкая автомашина — первая и единственная
Остаток пути до Хартума проходит по оживленной местности.
Пальмовые рощи, сельскохозяйственные культуры, буйная растительность, которая зачастую забирается прямо на узкую дорогу, стирая с боков машины последние следы песка. Время от времени она сдирает и немного полировки, но воспрепятствовать захвату таких «трофеев» нет возможности. Также трудно сопротивляться нам и гостеприимству шейхов проезжаемых деревень. Они и слышать не хотят о какой-то спешке…
В Шенди наносим очередной визит окружному комиссару. Сидим в его канцелярии и пытаемся осмыслить картину, которую мы видели в небольшой прихожей. У стены сидел суданец в разорванных полотняных штанах. В руке он держал веревку, пропущенную через окно в соседнюю комнату. Суданец дергал веревку и отпускал ее, дергал и отпускал, раз за разом, как живой автомат. Вторую половину картины мы увидели лишь в канцелярии окружного комиссара. У потолка висела большая тростниковая рама, на которую было натянуто полотно. К ней и была прикреплена веревка из соседнего помещения. Комиссар сидел за столом. Листы служебных бумаг под каменным пресс-папье слегка шевелились при каждом движении рамы. Живой вентилятор! А между тем на столе стояла электрическая лампа. В этот момент мы поняли, что трудно найти более наглядное свидетельство высокомерного снобизма, проявляемого колониальными администраторами по отношению к презираемым ими неграм. Горсть кукурузы и черных бобов для такой живой машины стоят еще меньше, чем дешевый вентилятор, который берет всего несколько капель нефти из горючего, потребляемого старым дизель-мотором.
Дорога за Шенди была намного хуже, чем мы думали, судя по карте и по близости столицы. Местами опять стал попадаться песок, а потом появились десятки зажатых берегами высохших русел. Отвесные трехметровые берега были серьезным препятствием. Некоторые из них мы были вынуждены переезжать очень медленно, сантиметр за сантиметром. Не очень приятное испытываешь ощущение, когда ты стоишь на педалях тормоза и сцепления, а в следующий момент уже лежишь на спинке сиденья, а капот машины торчит кверху перед лобовым стеклом. У некоторых хоров спуск был настолько крут, что машина передним буфером упиралась в землю. Следы этих «спотыканий» видны и на номерном знаке машины: стальная табличка согнулась о край буфера. К вечеру мы, наконец, выехали на лучшую колею, волнистую, но безопасную. Еще засветло мы увидели отроги романтически дикого Гебель-Сулейка, а затем конусы фар уже выхватывали из темноты лишь полосу пыльной дороги впереди нас.