Африка в огне

Чекмарев Владимир Альбертович

Задание было почти рутинным. Сопроводить группу этнографов и 'товарищей в штатском' к реке Чиумбе. Откуда они шли – было покрыто мглою неизвестности. Под охрану мы их приняли в нейтральной зоне (там было несколько приисков, принадлежащих разным противоборствующим сторонам и военные действия там никогда не велись, причем против нарушителей неписаных правил объединялись все), но дальше путь вел уже через достаточно стрёмные места. Часть маршрута проходила через зону влияния очередного местного фюрера негритюда, у него было море китайских ДШК и, видимо, поэтому вертолеты, как транспорт, отпадали. Впрочем, командованию виднее, и мы воспользовались старой слоновьей тропой, что было достаточно удобно. Так как, с одной стороны, слонов там сейчас не было, то ли из-за войны, то ли вообще не сезон, а всевозможные хищники таких мест избегали: ведь никому не хочется связываться с танками джунглей. Среди этнографов был даже один настоящий профессор этнографии с редкой фамилией Иванов. Он носил очки, демонстративно не ругался матом и хорошо разбирался в местной экзотике, щеголял в британском сафари и носил в кобуре самый настоящий Веблей. При нем было два обычных ассистента: три ассистента 'в штатском' и пять Заирских носильщиков, за ними, естественно, и был главный присмотр. У нас был проводник из местных,

знающий все местные тропки. Звался он Трюмо, успел отслужить по контракту в Иностранном Легионе и слыл весьма странным типом. Родом он был откуда-то из-под Камбуло и в Легионе зарабатывал себе на свадьбу, но пока он служил на благо Пятой Республики, невесту отдали за другого. Прозвище Трюмо он, естественно, получил в Легионе за то, что во время зачистки дома расстрелял из автомата свое отражение в трюмо. Именно Трюмо предложил для первой ночевки заброшенный Крааль, где-то в километре от тропы, он же, кстати, и показал слоновью тропу. Мы уже подходили к месту ночной дислокации, когда, как всегда в этих местах, внезапно обрушилась ночь, и сквозь деревья и заросли по курсу нашего движения замерцало непонятное белое пятно, оттуда же слышался какой-то смутно знакомый ритмичный треск. Таракан, Борька и Аким выдвинулись вперед, и через какое-то время вызвали к себе командира. Барон присоединился к разведке и, вглядевшись сквозь пролом в ограде в Крааля, обалдел… На большой простыне четко маршировали Каппелевцы в черно-белых мундирах, Анка строчила из 'Максима' и в который раз мчался в развевающейся бурке Василий Иванович Чапаев. Трещал старенький проектор и чуть громче постукивал генератор. А на площадке тихо сидели десятки солдат и благоговейно смотрели бессмертное творение братьев Васильевых. Волшебная сила искусства, блин. Нам пришлось резко менять место ночлега, потому что союзников тут быть не могло, а кинопристрастия к политической ориентации тут отношения не имели. Во время краха колониализма в Луанде, один сумасшедший киномеханик-эротоман непрерывно крутил по ночам в городском саду Эммануэль, но при этом в революционных позициях оставался тверд.

Новое место ночлега было не таким комфортным, как крааль, но лучше несколько убогих хижин, чем голая земля, пусть даже эти хижины находятся на деревьях и вместо тропинок соединялись между собой висячими плетеными мостками. Нашли этот странный 'хуторок' только благодаря Трюмо. Он прекрасно ориентировался в этих местах и не только днем, иногда казалось, что кромешной тьме Африканской ночи он видел как кошка. Под утро, в час собаки, чутко спавшие гвардейцы Барона выскочили на шум ножевого боя. Носильщики сняли часового из 'штатских', сторожившего их, и решили вырезать остальных участников экспедиции и все поделить. Нас спасло то, что по давней привычке Барон, помимо общих постов, выставил дополнительный пост по нашему подразделению. От нашей группы дежурил Аким и, хотя предатели успели вырубить Акима дубиной, но напоролись на Трюмо, очень удачно вышедшего по нужде. Несколько минут Трюмо отбивал ножи четырех мерзавцев (одного Аким успел-таки успокоить). И к тому моменту, когда подоспела помощь, он успел нейтрализовать двоих, причем, одного навсегда.

Подавив бунт на борту, 'так что сыпалось золото с кружев, с розоватых брабантских манжет', мы приступили к строительству дальнейших планов. Нам нужны были носильщики, потому что тащить четыре тяжеленных кофра мы были не в состоянии – своей выкладки хватало. И тут снова помог Трюмо. По его словам, тут недалеко есть деревня, и ее староста помешан на пистолетах и револьверах. После этих слов, Тарасюк стал смотреть на Легионера, как на личного врага, и вот почему… По дороге к точке рандеву с этнографами, Тарасюка и Таракана попыталась задержать какая-то местная полиция. Целью негодяев был 'Стечкин' Таракана, но так как к разведке подтянулся Арканя, полицаи были поражены и побеждены непосредственно в стенах участка. А в возмещение морального ущерба три мушкетера (в транскрипции Акима это звучало следующим образом – Атос, Портос и Тарасюк), раздраконили у начальника местных альгвазилов любимый сундук с ручным оружием, которым Арканя и Таракан обвешались сами и щедро поделились с друзьями. Только Тарасюк ничем не обвешался и ни с кем не поделился, хотя рюкзак его ощутимо потяжелел.

– Все ясно, – сказал Барон. – Выкладывайте все нештатные пистолеты, будем производить обмен.

При этих словах, лицо старшины Тарасюка приняло абсолютно невинное выражение. Такое лицо могло быть у юной гимназистки, которую попросили описать восьмую позицию Камасутры. Судя по округлившимся глазам и приоткрытому рту, наш милейший старшина никогда в жизни ни то, что не видел ни одного неуставного ствола, но и слова такого – пистолет – не знал.

Но Барон посмотрел на Тарасюка одним из своих 'ласковых' взглядов, после которого у наблюдаемого было только два варианта… Либо немедленно выполнить приказ, либо застрелиться на месте. Тяжело вздыхая, Тарасюк вытащил из рюкзака штурмовой Люгер с 'улиткой' и Browning High Power в деревянной кобуре.

Кстати, о невинном взгляде Тарасюка… Как у любого нормального хозяйственника, у старшины имелась заначка с огненной водой. Один его коллега из камарадос постоянно крутился кругом Тарасюка, и в процессе всевозможных гешефтов, естественно, интересовался, а чего там есть еще в заначках. Естественно, что канистра, отмеченная красным крестом, вызвала бурный интерес у коллеги, и старшина, сделав абсолютно невинное лицо, пояснил, что в канистре – чудодейственное лекарство под названием 'Русская валерьянка', которое при разбавлении водой и без оной снимает любые стрессы, но только объемом не меньше пинты и только у Русских… Другие же нации, увы, лишены этого чуда и более того, этот настой для них вреден и опасен. Камарадос, будучи личностью той же породы, что и старшина, не поверил в избирательную пользу 'Русской валерианы' и, улучив момент, когда Тарасюк что-то отвешивал и отсчитывал, прокрался к заветной емкости, налил от души в припасенную кружку и от души же принял. Только очень плохо знающий старшину Тарасюка человек мог бы поверить в то, что кто-либо сможет прокрасться к заветной канистре без разрешения. У старшины было две заветных емкости, абсолютно идентичных снаружи. В одной из них был спирт для внутреннего употребления, а в другой зеленка для внешнего предъявления. И отгадайте, откуда махнул полную кружку несчастный камарадос… ПРАВИЛЬНО! Беднягу еле откачали, а на наших стали смотреть еще с большим уважением, чем до того.

Но вернемся к нашей экспедиции. Группа была сформирована следующим образом… Таракан, Тарасюк и Трюмо – Торговая делегация, Аким с любимой 'Француженкой' FR – F1 и Арканя с пулеметом – прикрытие. Французскую снайперку Аким приобрел чисто случайно.

Находясь в районе боевых действий, он и Тарасюк ждали важный пакет

для передачи по назначению, и ждать пришлось несколько дней. И тут, в этих местах, появился снайпер противника, мало того, что весьма успешный, но и с известной долей цинизма – он бил свои цели исключительно в левый глаз. Из штаба прислали группу из пяти свеже-обученных снайперов с новенькими СВД, плюс инструктора – типа на практику. В группе было две девушки, и в первый же день одна из них получает пулю, естественно, в левый глаз. Рассвирепевший Аким набил морду инструктору, а потом привлек Тарасюка и устроил натуральную снайперскую засаду. Тарасюк нашел кучу подножных материалов, из которых было изготовлено несколько весьма реалистичных чучел, причем на месте левого глаза был пришит кусочек жести от консервной банки. Оставшиеся снайперы и добровольцы из местных солдат стали изображать с помощью этих чучел бурную жизнь, а Аким и Инструктор засекли вражеского снайпера и сняли его с дуплета. Так Аким приобрел в пользование FR – F1, да еще со штучным глушаком.

Сама торговля была достаточно рутинной. Увидя на поясах Таракана и Старшины Маузер и Браунинг Хай Пауэр в деревянных кобурах, вождь пришел в возбуждение и возжелал все сразу и на халяву. Сзади к ребятам стала подтягиваться группа пейзан с дубинами, но когда трое из них в абсолютной тишине, истекая кровью, рухнули на землю, а чуть позже громкая пулеметная очередь подожгла одну из хижин… то местная общественность моментально приступила к заключению мира и тушению пожара. Короче, наши негоцианты привели четырех носильщиков и как довесок – симпатичную туземку топлесс.

Как выяснилось при допросе с пристрастием, эта африканская красавица была никто иная, как неудавшаяся невеста Трюмо. И в общем процессе ее, так сказать, до кучи выменяли у вождя вместе с носильщиками. Сказать, что Барон был взбешен, это значило ничего не сказать, но дальнейшее повествование членов торговой делегации удивило даже его… На подходе к деревне Трюмо честно рассказал ребятам, что там находится его невеста и главной его целью вызволить ее из плена. А когда Таракан удивленно спросил, а чего же, мол, Трюмо остался допахивать в Легионе контракт, хотя калым за невесту уже потерял актуальность… Трюмо просто ответил: 'Но я же дал слово'. Невеста Трюмо, которая звалась Аша, была к этому времени уже вдовой, ее муж удачно наступил на мину и Тарасюк не видел больших трудностей в торге. Но, как выяснилось, вождь и сам положил глаз на девушку и, благосклонно согласившись на обмен Маузера, Браунинга Хай Пауэр, Штурмового Люггера и еще тройки пушек попроще на четверку носильщиков, присовокуплять к ним Ашу отказался наотрез. И тут Тарасюк, безмерно загрустив, явил восхищенным взорам окружающих золоченую Ламу с перламутровыми щечками, и вождь был сражен наповал (не в буквальном смысле). Так что Трюмо получил невесту, группа – носильщиков, а ребята – больших звиздюлей от командира. Но Барон, пораженный гуманизмом Тарасюка, да и за Тараканом такие вспышки доброты раньше не замечались, всех условно простил. Тем более профессор Иванов, как официальный начальник экспедиции, попросил простить всех участников мелодрамы, заявив, что негоже благородному командиру наказывать добровольных помощников Ромео и Джульетты. На что Барон проворчал, что, мол, хорошо Тарасюка не было в Вероне, а то бы тогда Шекспиру было не о чем писать, и он умер бы от голода.

Слава Всевышнему, и у Профессора, и у Барона было нормальное чувство юмора, но бывают в жизни и другие ситуации. Смешнее всего, когда сталкиваются военный и гражданский начальники, и как минимум у одного из них нет чувства юмора. Помню, везли мы как-то сельхозтехнику на большом пароходе. Сопровождающим оную колхозникам появляться на палубе днем было запрещено, идти до пункта разгрузки было много дней, то есть тоска была страшная и каждый изгалялся как мог. Наиглавнейший колхозный зампотех придумал повинность – каждый день проверять брезентовые чехлы на пушках комбайнов, мол, чтобы орудия от морского воздуха не заржавели, а лазать в трюмах – это не сахар. Ну, мы и придумали хохму, причем, вместе с моряками… Зампотеху по секрету доложили о том, что выхлопные трубы надо затыкать ветошью, пропитанной солидолом, а то от особых морских солей движки накроются. А моряки доложили Чифу, являющемуся морской реинкарнацией нашего зампотеха, что сумасшедший армеец смазывает ветошь напалмом и пожарная безопасность корабля под угрозой. Чиф был парашютистом на один рейс, для галочки в личном деле, и команда его "обожала", зампотех был, кстати, тоже из этих. Склока была супер! Был вынужден вмешаться капитан, и когда эти два идиота решили при нем поджечь бедную ветошь для того, чтобы каждый мог доказать свою правоту, Кэп обложил их тройным морским перехлестом через малый загиб. И к огромному удовлетворению экипажа и пассажиров, на неделю отправил их под домашний арест, причем в одной каюте. Так что, после ареста эта пара занималась исключительно выяснением отношений между собой. Не зря говорится, что Капитан в море – первый после Бога. И я думаю, капитан все прекрасно знал и понимал. На то он и Капитан.

А очередной наш анабазис тем временем продолжался. Во всех смыслах с новыми силами экспедиция продолжила путь. Осталась одна ночевка и дневной переход. Трюмо предложил устроить ночлег на поле 'Железной птицы'. Место пользовалось у местных дурной славой и посторонних там быть не должно. К вечеру наш небольшой караван вышел к этому полю, и птица там действительно была. Посредине большой проплешины валялся проржавевший, но, тем не менее, легко узнаваемый по характерному трехносому профилю старый добрый Юнкерс 52. Сразу возникли полемики по поводу, откуда!? Профессор считал, что этот раритет обслуживал кого-то из местных вождей и Аким его поддержал, но вернувшиеся от останков самолета Таракан и Тарасюк предъявили железный крест и полуистлевший погон обер-лейтенанта Люфтваффе. И Арканя, обрадованный возможностью хоть раз адекватно ответить на бесконечные Акимовские приколы, спросил соболезнующее -любопытным тоном: 'И какие же из местных вождей награждают своих пилотов такими наградами? Неужели у лейтенанта Акимова и на это есть своя версия?'. Все окружающие, кроме носильщиков, естественно, радостно заржали, так как юмор Акима давно и успешно достал всех. А результаты исследования трехмоторного раритета озадачили всех кроме местных пейзан, в Юнкерсе был десяток стандартных интендантских ящиков Вермахта с уже знакомыми эмблемами Африканского корпуса Эрвина Роммеля, и в них были небольшие мотки тяжелой темно-серебристой проволоки со странным многогранным сечением. Профессора Иванова эта проволока чрезвычайно заинтересовала, он достал маленький хитрый приборчик и какие-то химикаты, и стал проводить экспресс анализ. Аким не преминул подправить свой имидж, провозгласив, что такой набор инструментария должен быть у каждого истинного этнографа, но стушевался под недовольным взглядом командира и недоуменным профессора. А Арканя добавил, что такой длинный язык может быть только у истинного Акима. Аким промолчал, но про себя поклялся страшно отомстить.