Африканская книга
Шрифт:
– Ты что, правда решила уехать?
– «…И пришло разрушение» [30] . Нам, африканцам, не привыкать. Я, кстати, так и не спросила: почему тебя так тянет в Африку?
– В Африку?..
– В Африку, в Африку. Туда, где негры живут. Что с тобой?
– Не знаю, по привычке, наверное.
– Что – по привычке?
– В Африку тянет по привычке. У меня это идея фикс еще с первого курса мединститута.
– А тогда почему тянуло?
– Жажда экзотики, юношеский максимализм.
30
Название самого известного романа нигерийского писателя Чинуа Ачебе.
– Ну-ну.
– Не знаю я, Нана, почему меня постоянно куда-то тянет. То есть знаю, наверное. Я ведь эмигрантское отродье, в Америке русский, в России американец. Человеку, который не здесь и не там, надо ехать в Африку. Преодолеть закон исключенного третьего.
– Понимаю: санкофа.
– Что?
– Сан-ко-фа. Как бы ты это перевел?
– Вернуться, чтобы взять… Вернуться, чтобы что-то взять.
– Правильно. Санкофа – это из адинкра, из наших символов. Я вот тоже всю жизнь живу, как будто это все – так, на время, а в один прекрасный
Через неделю она уехала. За день до ее отъезда я договорился с Маоли, и мы устроили отвальную. Супруги Онипа, как всегда, приготовили пир на весь мир, но праздник получился на тройку – много случайного народу, какое-то машинальное и бессмысленное оживление, всё не так. Дружба с Энтони угасла сама собой. В больнице мы пересекались редко. Периодически созванивались, вкратце сожалели, что давно не виделись, давно пора наверстать, но на этой неделе никак, может быть, на следующей, в общем, держим связь… Нана присылала из Аризоны письма, которые подписывала «Nochka», пытаясь воспроизвести запомненное со слуха русифицированное обращение. Не «Ночка», а «Наночка»! «Nochka» means «Little night». Little night? That’s even better [31] .
31
«Ночка» значит «Маленькая ночь». – «Маленькая ночь»? Это даже лучше (англ.).
Воскресным утром за окном голосит неотложка, и через пять минут отряд парамедиков в синих джемперах, с носилками наперевес штурмует квартиру, возвещая о своем прибытии воинственным «CLEAR!» – «Дорогу!». WHAT IS HER NAME? WHAT IS THE PATIENT’S NAME? «Хёр нэйм?» – переспрашивает мама. HER NAME, HER NAME! DOES ANYONE HERE SPEAK ENGLISH? Они хотят знать, как ее зовут. Хёр нэйм из Соня…
Сонья, Сонья! Ражий парень с ирландским трилистником на запястье выволакивает пациентку на середину комнаты, разрезает ночнушку, наклеивает присоски для ЭКГ. Его напарница поднимает с пола пустой пузырек из-под снотворного. DID SHE TAKE THIS? SONYA! WHY DID YOU TAKE IT, SONYA? [32] Отзываясь на имя, искаженное иностранным произношением и обезличенное смертью, бабушка Соня коротко всхлипывает, но возвращается в сон, как будто решив, что обращались не к ней.
32
Она пила это? Зачем ты это пила, Соня? (англ.)
Часть II. Эльмина
– American? Красный Крест? Нет? Все равно аквааба, мы тебя ждали, – тараторит фельдшер, уступая мне место. – Видел толпу пациентов в приемной? Все эти люди ждут тебя!.. Ну, до завтра. – И, перекинув халат через спинку стула, направляется к выходу.
– Но мне никто так и не объяснил толком, что к чему…
– А чего объяснять-то? – Фельдшер оборачивается в дверях, делает суровое лицо. – Есть лекарство от мар-лялии [33] , есть амоксицир-лин. Что еще? Больных будешь вызывать вот по этому списку. Ничего сложного!
В этот момент из-за спины фельдшера, в узком проеме между косяком и дверью, появляется миниатюрная женщина с тремя детьми. Женщина явно рассчитывает прошмыгнуть в кабинет мимо фельдшера, но тот резко подается вбок и, прижав ее всем своим весом, рявкает себе под мышку:
– Хван на афрэ уо? Оби афрэ уо? [34]
– Докета на уафрэ… [35]
– Докета дье, нэни абрэ. Кочвен коси сэ эбефрэ уо, уэй? [36]
– Дээби, ме сеэсеи хо [37] , – вмешиваюсь я.
Фельдшер удивленно оглядывает меня и, сердито причмокнув, вваливается обратно в кабинет – видимо, решив, что, хотя сложного ничего и нет, оставлять меня без присмотра все же не стоит. Заняв свое прежнее место (для меня нашелся другой стул), фельдшер небрежно машет пациентке, которая, впрочем, и без его команды уже переступила через порог и теперь – за неимением третьего стула – переминается у входа, окруженная голопузым выводком.
– OК, бра, шеше бээби атена асэ. Уамманье? [38]
Женщина подталкивает к «следовательскому» столу свой детсад: речь пойдет не о ней, а о них. Сама же заходит с другой стороны и, наклонившись, пускается в объяснения – скороговоркой и шепотом. Здесь так принято. О симптомах болезни, даже если это – обычный насморк, пациент сообщает врачу на ухо. Даже если рядом нет никого, кто бы мог (а уж тем более захотел) подслушать.
…То же самое торопливое бормотание я услышу два дня спустя, когда, гуляя по городу после окончания работы, встречу ее на улице. «Тсс… Тсс… Мистер… Уокае ме анаа?» [39] Я рад встрече: как-никак она – моя первая пациентка в Эльмине. Вернее, не она, а ее двухлетний Айзек, которому я с торжественным видом выписывал рецепт на таблетки от малярии. Теперь Айзек спит в цветистом платке у нее на спине, а еще двое – мальчик и девочка – шлепают рядом. И теперь, следуя за мной по всему городу, она будет повторять одно и то же – сначала весело, потом все более уныло и неотвязно, в то время как я буду улыбчиво делать вид, что не понимаю, хотя что уж тут непонятного: Айзек три дня ничего не ел, эком дэ но паа [40] ,
33
Ганцы часто путают «р» и «л» в английских словах, так как в аканских языках звук «л» практически отсутствует.
34
Кто тебя вызывал? Тебя кто-нибудь вызывал?
35
Доктор вызывал…
36
Доктор занят. Иди и жди, когда тебя вызовут, поняла?
37
Нет, я готов.
38
ОК, заходи, найди себе, где сесть. На что жалуешься?
39
Ты меня помнишь?
40
Он очень голоден.
41
Нет, нет, мне это не нужно…
Клиника, где я оказался в качестве врача без границ, находилась по адресу Трансафриканская магистраль, дом три. Дом четыре принадлежал семье Обенг, у которых я, как и другие волонтеры, приезжавшие до меня, снимал комнатушку – с доплатой за вентилятор и кровать. Остальные дома, расположенные вдоль этой тихой улицы с громким названием, не были пронумерованы, так что любой из них мог бы запросто стать первым домом на Трансафриканской магистрали, если бы хозяевам взбрело в голову обзавестись соответствующей табличкой. Но вопрос о первенстве не интересовал домовладельцев; на тесно сгрудившихся жилищах красовались вывески иного толка. Парикмахерская «Иисус». Магазин электротоваров «Сила Господня». Травяная аптека «Бог в помощь». Каждая лачуга размером с дачный сарай служила одновременно жилым домом и помещением для бизнеса, торговой точкой. Вся улица (да что там улица – весь город, а то и вся страна) выглядела как одна бесконечная барахолка или коммунальный коридор, где самые разные вещи выставлены на всеобщее обозрение. Чего только не увидишь среди сугробов хлама по краям грунтовой дороги – от нижнего белья до холодильников; от картонных колонн и прочей бутафории, выкрашенной под мрамор, до завернутых в банановые листья батончиков кенке [42] ; от облицовочной плитки до автомобильных капотов, похожих на отрубленные головы океанских чудищ, в комплекте с фарами, радиаторами и бамперами.
42
Блюдо из сброженной кукурузной муки; употребляется в качестве гарнира к рыбе с перечной подливкой.
Разрыв между вывеской и действительностью может быть сколь угодно велик. Так, над входом в хижину, крытую плетенкой из пальмовых листьев, крупно выведено «Автопарк» или «Библиотека». Название ни к чему не обязывает, обязательно лишь воззвание. Бензоколонка «Аминь», продмаг «Аллилуйя». «Дже Ньяме» [43] . «Энье маходэйн» [44] . В рыбацком городке Эльмина, насчитывавшем около двадцати тысяч жителей, действовало более сотни церквей – и всего одна поликлиника.
43
Только благодаря Господу.
44
Не своими силами.
Каждое утро, начиная с семи часов, женщины, навьюченные больными детьми и предметами розничной торговли (дитя – на спине, товар – на голове), занимали очередь у окошка регистратуры. К половине девятого очередь превращалась в толпу и те, кто еще час назад стоял в двух шагах от цели, теперь оказывались в задних рядах. Оттесненные наплывом, они вставали на цыпочки, чтобы издали заглянуть в недосягаемое окошко. Убедившись, что в окошке по-прежнему пусто, издавали причмокивающий звук, выражавший крайнее недовольство. «Куафье! Эдьен на уооном джуэне хо? Уово аниву? Уово kommon sensa?» [45]
45
Паскудство! Что они там себе думают? Есть у вас совесть? Есть у вас здравый смысл?
Фельдшер Бен – тот, что толковал мне про «марлялию», – испарился в первый же подходящий момент, бросив с порога заведомое «меба сеэсеи» [46] . Только его и видели. Теперь я делил кабинет с тетушкой Бретой, молодящейся толстухой с безостановочной мимикой и волосами, заплетенными в мелкие косички. Медсестра с тридцатилетним стажем, Брета вышла на пенсию три года назад, а еще через год вернулась в клинику на добровольных началах.
– Врачей-то у нас нет, – объясняла она, виновато разводя руками.
46
Сейчас приду.
– То есть как нет?
– А вот так. Нету, и всё. Одни фельдшера да медсестры. Нам еще три года назад обещали прислать доктора из Кейп-Коста, до сих пор ждем. Ну вот, теперь зато ты приехал.
– Это что же, я единственный врач на всю Эльмину?
– Ампа, пап'a. Уо нкоаа [47] .
Мы сидели за одним рабочим столом, друг напротив друга, и тянули медкарты из общей стопки. Основная часть доставалась Брете: за то время, которое требовалось мне для осмотра одного пациента, Брета успевала осмотреть пятерых. Иногда она обращалась ко мне за консультацией.
47
Именно так, пап'a. Только ты.