Агасфер. Том 2

Сю Эжен Мари Жозеф

— Сегодня утром, получив письмо Агриколя, — продолжала Горбунья, — я пошла было к его отцу, но того уже не было дома. У него много очень тяжелых забот. Однако письмо моего приемного брата показалось мне столь важным для мадемуазель де Кардовилль, что я поспешила сюда, желая услужить барышне, оказавшей столь великодушное участие.

— К несчастью, мадемуазель Адриенны нет дома, как вы знаете.

— Нельзя ли сообщить об этом известии кому-нибудь из членов ее семьи? Дело, очевидно, очень важное…

— Все это очень странно, — задумчиво проговорила Флорина, не отвечая на вопрос Горбуньи; затем спросила: — А вы не

представляете себе, в чем может заключаться сообщение Агриколя?

— Совершенно не представляю. Но, зная Агриколя, зная, что это воплощенная честность и благородство, зная его светлый ум и здравый смысл, я убеждена, что ему можно вполне довериться… Впрочем, какая бы ему была выгода…

— Боже мой! — воскликнула Флорина, прерывая Горбунью и внезапно пораженная новой мыслью. — Теперь я вспомнила: когда его арестовали в потайной комнате, где мы его спрятали, он шепнул мне мимоходом, потому что я стояла около него: «Предупредите вашу великодушную хозяйку, что ее доброта ко мне не останется без вознаграждения. Мое пребывание в тайнике, может быть, принесет ей большую пользу!». Больше он не успел ничего сказать, потому что его тотчас же увели. Признаюсь, я приписала его слова выражению благодарности и обещанию доказать ее когда-нибудь моей госпоже, но, если принять во вынимание письмо, которое он написал… — прибавила в раздумье Флорина.

— Это правда, — заметила Горбунья. — Несомненно, что есть какая-то связь между пребыванием Агриколя в потайной комнате и тем важным открытием, которое он хочет передать вашей госпоже или кому-нибудь из ее родных.

— В этом тайнике давно никто не был, — задумчиво продолжала Флорина, — быть может, месье Агриколь там нашел или увидел что-нибудь, что могло бы интересовать мою госпожу?

— Если бы письмо Агриколя не было столь спешным, — сказала Горбунья, — я не пришла бы сюда: он сам бы явился к вашей госпоже по выходе из тюрьмы. Благодаря великодушию одного из его товарищей его не замедлят освободить; но мне пришло в голову, что, быть может, несмотря на залог, его сегодня не отпустят, вот почему я захотела исполнить его поручение… тем паче, что великодушие мадемуазель Адриенны по отношению к брату просто обязывало меня это сделать.

Флорина, как всякая еще не вполне испорченная натура, бывала очень довольна, если ей удавалось сделать доброе дело без опасности для себя лично, то есть не подвергая себя беспощадному гневу людей, от которых зависела. Благодаря сообщению Горбуньи она, несомненно, могла оказать громадную услугу Адриенне. Зная ненависть княгини де Сен-Дизье к племяннице, она была уверена, что очень опасно сообщить об открытии Агриколя, особенно если оно интересно, кому-либо еще, кроме мадемуазель де Кардовилль. Поэтому молодая девушка сказала Горбунье серьезно и проникновенно:

— Послушайте… я дам вам очень полезный совет: он очень важен для моей госпожи, но этот поступок может быть для меня гибелен, если вы не выполните строго моих указаний.

— Как так, мадемуазель? — с удивлением спросила Горбунья.

— Месье Агриколь никому, кроме самой мадемуазель Адриенны, не должен сообщать того, что знает. Это в интересах моей госпожи.

— Но если он не увидит ее скоро, то отчего бы не сообщить об этом ее родным?

— Именно родным он и не должен ничего говорить… Мадемуазель Адриенна может выздороветь, тогда он ей все и расскажет… Но хотя бы даже

она навсегда осталась помешанной, то в этом случае месье Агриколь должен молчать, если не хочет оказать услугу врагам моей госпожи… а это случится непременно, если он кому-либо откроется.

— Теперь я поняла, — с грустью заметила Горбунья, — что родные вашей доброй госпожи ее не любят и, может, даже преследуют ее.

— Больше я ничего вам не могу сказать. А теперь обещайте мне, что вы уговорите господина Агриколя никому не сообщать о нашем разговоре и о совете, который я вам дала. Мое счастье… Нет, не счастье, — с горечью проговорила девушка, как бы отказываясь от надежды когда-либо знать счастье, — не счастье, а покой всей моей жизни зависит от вашего молчания!

— Ах, не волнуйтесь! — воскликнула Горбунья, изумленная и тронутая печальным выражением лица Флорины. — Я не буду неблагодарной: никто, кроме Агриколя, не узнает, что я вас видела.

— Благодарю вас… Благодарю!.. — горячо воскликнула Флорина.

— Вы меня благодарите? За что же? — спросила удивленная Горбунья, видя крупные слезы, навернувшиеся на глаза служанки.

— Да! Вам я обязана минутой чистого, ничем не отравленного счастья! Быть может, мне удалось оказать услугу моей доброй госпоже, не рискуя увеличить свои страдания…

— Вы несчастны?

— Это вас удивляет? Поверьте мне, как ни печальна ваша участь, а я с радостью бы поменялась с вами! — почти невольно вырвалось у Флорины.

— Увы! — сказала Горбунья. — Вы слишком добры, чтобы я могла дозволить вам пожелать моей участи… Особенно сейчас…

— Что вы этим хотите сказать?

— Да, — с горечью продолжала Горбунья, — надеюсь, вам никогда не придется узнать, что у вас нет работы, когда работа для вас — единственное средство к существованию.

— Боже, неужели вы так бедствуете? — спросила Флорина, с беспокойством взглянув на Горбунью.

Молодая работница молчала, опустив голову. Чрезвычайно самолюбивая, она уже упрекала себя за откровенность, которая имела характер жалобы, хотя эти слова вырвались у нее нечаянно, едва лишь она вспомнила о своем ужасном положении.

— Если так, то мне жаль вас от всего сердца, — продолжала Флорина. — Хотя, право, не знаю, счастливей ли вас я сама… Однако позвольте, — прибавила она, подумав, — если вы нуждаетесь в работе, если вам не удается ничего добиться, я могу, кажется, достать вам работу… По крайней мере надеюсь…

— Не может быть! — воскликнула Горбунья. — Я никогда не осмелилась бы обратиться к вам с такой просьбой, а между тем это может меня спасти… Теперь, когда ваше великодушие обязывает меня к откровенности, я должна вам признаться, что сегодня утром мне отказали в работе, очень скромной, правда, но которая все-таки приносила мне четыре франка в неделю!

— Четыре франка в неделю? — воскликнула Флорина, не веря своим ушам.

— Конечно, это немного, но мне хватало, — продолжала Горбунья. — К несчастью, дама, дававшая мне работу, смогла заказать ее дешевле.

— Четыре франка в неделю! — повторяла Флорина, тронутая такой покорностью и такой нуждой. — Ну, а я порекомендую вас людям, которые дадут вам возможность заработать до двух франков в день по крайней мере.

— Как? Я смогу зарабатывать два франка в день? Возможно ли это?

— Да… только надо работать поденно… Если вы не захотите поступить в услужение.