Агент Н или М
Шрифт:
— Хорошая ночь! — заметил Томми.
— Могла бы быть хорошей, — негромко, но выразительно поправила Шейла.
— Если б не война?.. Вы это имеете в виду?
— Нет. Я ненавижу войну.
— Все мы ее ненавидим.
— Да, но по-другому. А я ненавижу разговоры о ней, ненавижу этот вечный лицемерный припев — патриотический долг, патриотический долг!
— Патриотический долг? — растерялся Томми.
— Да, я ненавижу патриотизм, понятно? Мне тошно от всех этих воплей — отечество, измена родине, смерть за родину, служение родине! Какое
— Не знаю, какое, но есть, — просто ответил Томми.
— А вот мне — никакого. Но вы-то, конечно, из тех, кто верит в этот дурацкий фетиш и готов отдать за него жизнь.
— Настанет день, когда вы с удивлением убедитесь, как много он значит и для вас.
— Никогда! Я так настрадалась, что… — Шейла замолчала, затем резко обернулась и спросила: — Знаете, кто был мой отец?
— Нет, — с возрастающим интересом ответил Томми.
— Его звали Патрик Магуайр. Он участвовал в ирландском освободительном движении и был расстрелян как сподвижник Кейсмента. Чего ради он погиб? Для ирландцев он мученик, для англичан — изменник, а для меня — просто глупец.
— Так вот чья тень лежит на вашей жизни!
— Вы правильно сказали — именно тень. Мать переменила фамилию. Несколько лет мы прожили в Испании — мать всем говорит, что отец был наполовину испанец. Куда мы ни попадали, нам всюду приходилось лгать. Мы объехали весь континент. Наконец перебрались сюда, в Лихемптон, и открыли пансион.
— А как на все это смотрит ваша мать? — спросил Томми.
— Вы имеете в виду смерть отца? — Шейла в недоумении замолчала и нахмурилась. — Сама не знаю: мать об этом никогда не говорит. Угадать, что у нее на уме или на сердце, очень трудно. Не понимаю, почему я разоткровенничалась с вами, — оборвала разговор Шейла. — Просто не совладала с собой.
Девушка круто повернулась и вошла в дом.
— Как видишь, Таппенс, все сходится.
Таппенс в раздумье кивнула. Вокруг не было ни души. Впрочем, если их кто-нибудь и видит — не беда. Он совершенно случайно столкнулся с нею, гуляя по берегу.
— Значит, миссис Перенна и есть М.? — спросила Таппенс.
— Да. Подходит по всем статьям.
Таппенс опять задумчиво кивнула.
— Ты прав. Она — как догадалась миссис О'Рорк — ирландка, но скрывает это. Изъездила всю Европу, потом сменила фамилию и открыла здесь пансион. Отличное прикрытие! Муж ее расстрелян англичанами как изменник. Словом, все основания для того, чтобы возглавить пятую колонну в нашей стране. Да, все сходится. Как по-твоему, девушка тоже замешана?
— Ни в коем случае, — помолчав, ответил Томми. — Иначе она бы мне ничего не рассказала. Знаешь, мне даже как-то не по себе.
— Понимаю, — сочувственно кивнула Таппенс.
— Я ведь, как и ты, не люблю врать… — Томми слегка покраснел.
— Вот уж что меня нисколько не угнетает, так это вранье, — перебила Таппенс. — По правде говоря, оно даже доставляет мне удовольствие. Гораздо тяжелее другое в те минуты, когда перестаешь врать, становишься самой собой и
— Пожалуй, ты права.
— Конечно, права. Мне все это знакомо — то же самое получилось у меня с нашим немцем.
— А что ты о нем думаешь? — спросил Томми.
— По-моему, он тут ни при чем.
— Грант другого мнения.
— Ох, уж этот твой мистер Грант! — усмехнулась Таппенс. — Хотела бы я посмотреть на него, когда ты докладывал обо мне!
— Полно! Он признал свою вину, ты получила официальное задание. Чего тебе еще надо?
— Верно, — улыбнулась Таппенс. — Мы получили задание. И мы его выполним… Значит, ты считаешь, что миссис Перенна и есть то лицо, которое мы ищем?
— Во всяком случае, это очень вероятно. Разве кто-нибудь другой вызывает у тебя подозрение?
Таппенс задумалась.
— Пожалуй, нет. Кое-кого заподозрить вообще немыслимо.
— Кого именно?
— Ну, например, мисс Минтон — она типичная английская старая дева. Потом миссис Сирот и придурковатую миссис Кейли.
— Придурковатой можно прикинуться.
— Безусловно, но суетливая старая дева и молодая мамаша — такие роли, в которых нетрудно переиграть, а обе женщины ведут себя совершенно естественно. Что же касается миссис Спрот, то тут еще и ребенок…
— По-моему, даже у разведчицы может быть ребенок, — возразил Томми.
— Но не при себе, — ответила Таппенс. — Поверь, в такие дела детей не впутывают. Уж я-то знаю.
— Снимаю возражения насчет мисс Минтон и миссис Спрот, — заявил Томми. — Но вот в миссис Кейли я далеко не так уверен.
— И, пожалуй, ты прав: она действительно переигрывает — слишком уж идиотский у нее вид.
— Кейли… — задумчиво произнес Томми. — Кейли тоже вызывает известные сомнения.
— Согласна. Миссис О'Рорк?
— Что ты думаешь на этот счет?
— Затрудняюсь сказать. Кое-что в ней меня настораживает — она слишком много видит.
Таппенс вспомнила, что сказала ей толстая ирландка по поводу вязанья.
— Наконец, остается Блетчли.
— С ним я почти не разговаривала. Это уж по твоей части.
— По-моему, типичный колониальный служака в отставке.
— То-то и оно что типичный. Вся беда в том, что перед нами самые обыкновенные люди, а мы ищем в них отклонение от нормы.
— Я немножко поэкспериментировал над Блетчли, — сказал Томми.
— Каким образом?
— Очень просто — несколько совсем обычных вопросов насчет дат, мест и прочего. Скажем, он упоминает Файюм: хорошо поохотился там в таком-то году, в таком-то месяце. В другой раз, в совершенно другой связи, я опять навожу разговор на Египет: мумии, гробница Тутанхамона, словом, что-нибудь в этом роде. Видел он эти штуки? Давно? Разумеется, спрашиваю к слову, так, чтобы не насторожить. Он отвечает, а я сопоставляю ответы.
— И он ни разу не запутался?
— Ни разу, хотя это испытание не из легких.