Агент Тартара
Шрифт:
А потом на самом его острие засверкала слепящая, беспощадная звезда: включились плазменные двигатели вертикальной посадки.
Теперь это был уже не стремительный болид. Огромная, дышащая жаром, иссиня-черная, только кое-где тронутая пепельными тонами остывающей керамики и злым блеском металла, устоявшего против сумасшедшего жара раскаленной плазмы, трехсотметровая башня медленно тонула в ледяной атмосфере планеты. Вот она ушла из утренних лучей Звезды. Канула в тень планеты. Стала черным призраком над струей светлого огня. Тонула, опираясь на бешено рвущееся вниз пламя. На пламя, жар которого снега равнины почуяли за километры и стали сереть, превращаться
И воду испарило пламя.
По обнажившемуся каменному ложу с треском пробежал, словно от брошенного в воду камня, еле заметный круг разрядов. Перекинулся через границу нерастопленных снегов и прожженным в этих, оставшихся нетронутыми, снегах тонким кольцом означил границу невидимого защитного поля, окутавшего «Саратогу». Рев беснующейся плазмы стал тише. Смолк.
Мягко ударили двигатели посадки. Над долиной разнесся скрежет. Крик каменного ложа, принимающего на себя тысячетонный груз, пришедший с небес, смолк.
И тишина опустилась на равнину.
«Саратога» гигантской, чуть накренившейся башней высилась над окрестностями. На севере, очень далеко, на самой границе видимости, над темным еще горизонтом мерцал еле намеченный хрустальный пунктир — вершины полярных Седых хребтов. А к югу горизонт неуловимо поднимался, казался обманчиво близким.
— Будьте добры объяснить ваши действия, господа... — Голос капитана «Цунами» в динамике был сух и напряжен.
— Кто именно и какие действия должен вам объяснить? — так же сухо и напряженно ответил ему вопросом на вопрос Ким. — Если вас интересует, почему «Саратога» вынуждена была совершить посадку на поверхности планеты, то могу ответить вам так: решение было принято в экстремальных условиях. Принято не мной одним, а всеми, кто находится на борту корабля. У всех разные причины поступать именно так. Я могу отвечать только сам за себя. И от своего имени могу сказать вот что...
На секунду-другую он замялся. Нет, не все стоило знать людям на крейсере. И вообще — посторонним. Информацию следовало аккуратно дозировать.
— Под вопрос было поставлено выполнение задания, о котором вам могут рассказать («А могут и не рассказать», — прозвучало в интонации его голоса) господа, находящиеся у вас на борту... Полковник Йонг и профессор Лошмидт. Это все, о чем я могу говорить в эфире...
Наступило довольно продолжительное молчание. Затем голос Манцева снова зазвучал в динамике:
— Вы совершили посадку на редкость в неудобном месте... Вам следует передислоцировать корабль.
— Мы сделаем это, как только будет возможно.
Снова тишина повисла в эфире. Потом капитан коротко определил:
— Я не могу дать вам более суток, господа.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПОСЕЛЕНИЕ
ГЛАВА 10
ХОЛОД
Кислорода в отделившемся от «Саратоги» внешнем тамбуре было достаточно, чтобы продержаться много часов. Но вот тепла... Тамбур представлял собой контейнер, разделенный на два сообщающихся отсека. Оба они были заключены в общую вторую оболочку, внутри которой, заполняя зазор между ней и стенками отсеков, находился точно такой же уплотнитель, что и между двойными стенками секций соединительного туннеля. Сейчас часть второй оболочки была разрушена взрывом, произошедшим в соседней секции туннеля, и пропитка этого уплотнителя испарялась значительно быстрее, чем это могли предполагать люди с крейсера.
Было бессмысленно ломать ногти о металл гермодверей. Да и почти невозможно было это — ломать об этот металл ногти. Слишком уж он был гладок. И не было — да и быть не могло — ни малейших зазоров.
Он только отнимал у рук остатки тепла. Помогал холоду сковать тело и мозг. Они были в союзе — металл и холод.
«Кажется, мне конец... — как-то очень отрешенно подумала Анна. — Еще час... Да нет, меньше часа... Если эту чертову консервную банку не вскроют через полчаса, то это будет означать, что мне сильно не повезло... Пожалуй, не стоит сейчас думать о том, как там без меня будут мама и Тимоти... Ни о чем таком не стоит думать... Последнее дело — жалеть себя».
Она усмехнулась в темноту и стала шарить по карманам. Пальцы уже не слушались. Точнее, она перестала чувствовать их... Привычно сунула ладонь в маленький внутренний карман куртки. Снова усмехнулась.
«Надеюсь, хотя бы тебе заячья лапка пригодится, агент», — подумала она.
С трудом нашарив зажигалку, она попыталась разогреть этот кусочек ледяного металла, прижав его к телу. Потом стала нащупывать по карманам курево. С трудом вытянула вдрызг смятую пачку из заднего кармана джинсов и вытянула зубами крошащуюся сигарету.
— А, черт! Последняя! — сообщила она самой себе. — И здесь фатальная невезуха...
И тут ее проняло. Скорчившись в клубок на обжигающе холодном металле, она заплакала — как плакала когда-то в детстве. Она уже не помнила причины того своего детского горя. Просто было ужасно обидно, что ей так не повезло.
Она попыталась снова взять себя в руки. Но это не очень-то получалось. Отрешенность куда-то ушла, и Анна не могла снова вернуть ее. Оставалась только горькая обида на то, что все получилось вот так.
Она нащупала на полу выпавшую сигарету, снова воткнула ее в зубы и щелкнула зажигалкой. Та и не подумала зажигаться.
— Господи, ну почему так не везет? — спросила она у Бога. — Ну почему, почему?
Она поняла, что ей хочется спать. Мягкая, теплая громада сна наваливалась на нее. Только маленький островок обиды и горя продолжал светиться в ее сознании.
Она снова щелкнула зажигалкой. Снова и снова.
— Ну загорайся, сволочь, зажигайся, миленькая... — просила она.
И уже просто для того, чтобы не уйти в теплый мрак, так вот — просто и страшно, она повторяла снова и снова:
— Ну почему так не везет? Почему, почему?
И все щелкала и щелкала проклятой зажигалкой.
Да, к югу равнина незаметно уходила вверх. И словно обрубала горизонт совсем рядом от корабля.
— Там... — сглотнув слюну, сказал Валька.
Он кивнул головой в сторону этого странно близкого горизонта.
— Там — Поселение... Его нельзя видеть. Ни со спутника, никак вообще... На него наложена голограмма...
Пятеро людей и оба Пса сгрудились в не слишком просторной рубке управления «Саратоги». Впрочем, им она казалась сейчас всего лишь маленькой площадкой, вознесенной на сотни метров над простором заснеженной равнины. И оттого особенно действовал на нервы зыбкий наклон пола под ногами. Голографический экран общего обзора сплошным кольцом охватывал рубку и волшебно превращал ее стены в разверстое пустое пространство. Казалось странным, что ледяной арктический ветер не врывается сюда — в царство мерцающих дисплеев и злых огоньков бесчисленных индикаторов.