Агитбригада
Шрифт:
Я легко соскочил с сеновала и потянулся. От села тянуло пахнущим грибами и мокрой травой туманом, и парным молоком, а где-то далеко мычала корова. Сейчас лагерь ещё крепко спал: артисты полночи возмущались и гневно обсуждали недружелюбных селян, чуждую идеологию и мировую буржуазию. Жоржик и Гришка охраняли периметр стоянки агитбригады. Остальные раздобыли где-то бутыль самогона, и негодовали ещё больше. Когда самогон закончился, уже хотели идти на село разоблачать антисоветскую сущность религии. Даже дамы приняли посильное участие. Гудков
Меня, соответственно никто никуда не пригласил. Да я и не стремился — устал за день. Тем более первый день в этом мире прошел.
Я несколько раз отжался и подпрыгнул — молодое тело легко отозвалось на движения. Это было так непередаваемо-здорово — в момент сбросить двадцать восемь лет и внезапно стать мальчишкой!
Радостно хохотнув, я подпрыгнул и побежал к речушке. Вода была тёплая, как парное молоко, я бросился в воду и проплыл туда-сюда, несколько раз.
Жизнь прекрасна, когда ты молод!
А когда ты внезапно молод — прекрасна вдвойне!
В следующее село мы въехали практически под вечер: пока все проснулись, пока собрались, пока доехали. Мы долго тряслись по вязкой рыжеватой дороге длинным обозом из фургонов и телег, дважды останавливались. Один раз, потому что Люся и Нюра захотели обязательно нарвать полевых цветов, а второй раз, так как от одной из телег отвалилось колесо, да так неудачно, что она аж перевернулась. Пока разгрузили и достали её из рытвины, пока поругались, пока приладили, пока обратно всё загрузили…
И опять всё дальше, дальше, вдоль леса, через убранные поля, аж до крайнего села у горизонта.
Ещё один поворот, уф, вроде последний.
И вот, наконец, пахнуло сдобой, навозом и борщом — мы въезжаем в село. Оно небольшое, здесь всего-то две большие улицы и пара переулочков, но село видно, что богатое, справное — даже есть свой клуб с читальней, небольшая школа, а вдалеке золотится купол с крестом, на который комсомольцы уже заранее неодобрительно поглядывают. Мне непонятна такая их реакция, но, видимо, на то у них есть причины. Ну что ж, дальше посмотрим…
Агитбригадовцы приготовились загодя и, въезжая в село, разыграли перед изумлёнными крестьянами целое представление. Я впервые наблюдал, как врывается в сонную провинцию бьющая через край энергия зрелищ и фарса.
Это не просто рядовое происшествие — это целое событие, которое надолго останется в истории тихого и мирного села, никогда ничего не видевшего. И потом какие-нибудь кумушки, сидя вечерком на завалинке в ожидании коров, вспомнят:
— А когда это было?
— Да сразу после того, как агитбригада приезжала!
Зрелища. Это один из самых мощных факторов влияния на человеческие эмоции.
Въезжаем.
Все бросили работу и встречают агитбригаду. На веренице раскрашенных фургонов и возов сидят весёлые, брызжущие
И тут Гришка начинает петь разухабистые частушки. Он подыгрывает себе на баяне.
Частушки очень простые, даже примитивные, но народ буквально падает со смеху.
А в это время Люся соскакивает с фургона и ловко делает арабское сальто. Виктор играет на трещотке, а Нюра, буквально взлетев на крышу фургона, танцует что-то восточное.
Нужно ли говорить, что любопытство селян уже взвинчено до предела. И когда Макар Гудков зычным голосом прокричал, что завтра вечером будет представление, народ взрывается радостными криками.
Наши девушки бросают в толпу листовки и машут руками. Скрипка Зёзика играет что-то стремительное, и мы, наконец, заезжаем в один из крайних дворов.
Уф! Наконец, приехали.
— Так, товарищи! Нам здесь квартироваться аж десять дней, — сразу же объявил Макар Гудков. — Это будет наша основная база, а по окрестным хуторам будем выезжать радиально, по кругу. Здесь не далеко, пять-семь вёрст.
— Хорошо! — послышались усталые голоса.
— Теперь насчёт проживания. Начинаются заморозки, в фургонах спать холодно. Пейзане нам дают аж три домика. Так что ночевать будем в шикарном виде, — довольно усмехнулся Гудков. — Давайте обустраиваться. Товарищам женщинам предлагаю поселиться вон туда. Там мне сказали, как раз три койкоместа есть. И печка хорошая.
Он показал на небольшую избёнку у палисадничка со пожухлыми от жары листьями сирени.
— А мы с вами, товарищи, разместимся вон там.
Второй домик представлял собой длинное приземистое строение, с деревянными стенами, и с давней побелкой.
— Только это… — замялся Гудков, — там четыре койки и полати.
— На полатях я могу спать, — миролюбиво зевнул Бобрович и потянулся так, что аж хрустнуло, — если они не сильно короткие.
— Так-то оно так, — почесал затылок Гудков, — я не о том, кто где спать будет. Как-то разместимся. Вопрос в том, что нету шестой кровати. Вон ему.
Он ткнул указательным пальцем на меня.
— Ты, браток, не обижайся, но ты у нас человек новый, да и не при делах покамест, так что и бытовой комфорт тебе положен по остаточному принципу — радушно пояснил Гудков.
Зубатов злорадно ухмыльнулся.
— Так это… можно же тюфячок на пол ему бросить и нормально будет, — почесал белобрысую голову Гришка Караулов. — особенно если в избе натопим. Ну а чо, мы вон мальцами в деревне все покатом на полу спали. Мать сена бросит, сверху рядном застелет — так и спим. И ничего.