Агитбригада
Шрифт:
— Я?
— Да, ты! — я резко развернулся к Еноху, который мерцал теперь словно вывеска в казино. — Слушай меня внимательно! Нужно срочно выяснить, кто измазал ей ворота дёгтем. Сейчас селяне собрались на представление, по любому между собой шушукаются. Полетай там между ними, послушай.
— Зачем?
— Выясни имена тех, кто это сделал и где они живут. Сегодня ночью измажем ворота им всем.
*частушки на стихи Д. Долева, июнь, 1925 г.
Глава 7
—
— Что нет? — сперва не понял я.
— Я не буду участвовать в ваших глупых человеческих играх, — ответил Енох сварливым голосом.
Я ж остановился от неожиданности. Ну, капец.
— То есть как это ты не будешь? — тихо переспросил я. — Надо помочь человеку, я тебя попросил всего-то пойти разговоры послушать. Это так трудно?
— Это не трудно, — сказал Енох. — Просто я не желаю заниматься всем этим. Кроме того, я тебе не прислужник, человек!
«Ага, вот, значит, как мы заговорили», — злобно подумал я. Хотел сказать ему пару ласковых, но этот гад просто взял и исчез.
Ну ладно.
Дощечка-то у меня, вообще-то.
Представление ещё продолжалось, но через два номера будет финал. Я опять встал на отведённое мне Жоржиком место — сторожить и подавать реквизит.
После представления был ужин. Накрыли стол в клубе от сельсовета. Кормили нас просто, но сытно. А ещё поили. Самогоном. Агитбригадовцы наклюкались знатно. А я впервые за эти дни наелся. Точнее обожрался. Пока председатель сельсовета с группой сельского актива провозглашали тосты, я стащил два больших пирога и приличный кусок запечённой рыбы. Всё остальное стояло далеко от меня и тянуться туда было неловко.
Во всяком случае завтрак и обед я себе обеспечил.
Теперь мне стало понятно, почему агитбригадовцы не заморачивались с готовкой.
С помощью для Анфисы нужно было что-то думать. Скоро полночь, а скотина Енох так и не появился. И я не мог понять, он просто не отсвечивает или улетел куда-нибудь с концами.
Раз моя затея с местью селянкам так тупо провалилась из-за одного упрямого призрака, пришлось изыскать другие, альтернативные, варианты. Силовой метод мне был недоступен, поэтому я использовал старый как мир способ психологических манипуляций из моего времени. То есть я направился к женской половине агитбригады. По законам природы, женщины более жалостливы, чем все остальные.
Нюра и Люся сидели на завалинке под звёздным небом, обнявшись за плечи, и в два голоса выводили тягучий романс «Грусть и тоска безысходная» о безответной любви. Им горестно вторил Жоржик. Рядом, но чуть особняком, сидела Клара. Она романс не пела, но глаза её подёрнулись мечтательной дымкой, грудь прерывисто вздымалась.
Момент был, как говорится, самый что ни на есть.
Я тихо подошел к ним и скромно присел рядом на чурбачке. Дождавшись, когда романс закончится и, пока они не затянули новый, сказал:
— Сегодня на болоте девушка топилась от несчастной любви. А я её спас.
Все
Я же, продолжая нагнетать, скорбно кивнул Жоржику:
— Помнишь, как ты отпустил меня до ветру сходить?
Тот угумкнул.
— Так, вот пошел я к болоту, гляжу, а там она топится! Представляете? Еле вытащил.
— Да ты что?!
— Где?!
— А кто?! — посыпались вопросы.
Я, максимально сгустив краски, в самых мрачных подробностях рассказал о предательстве вероломного Василия, о коллективном буллинге от селян, о вымазанных дёгтем воротах, и об отказе идти к нам. Напоследок я очень печально добавил:
— И вот боремся мы тут с темнотой и мракобесием у селян, просвещаем их, а тут рядом, в двух шагах, гибнет простая советская девушка, почти ребенок. И никому нет никакого дела…
И для закрепления эффекта печально вздохнул.
Глаза Клары полыхнули огнём.
Люся и Нюра возмущённо загомонили. В общем, если бы не Жоржик, который хоть и был тоже подвыпимши, но голову не терял, пошли бы наши комсомолки громить село прямо сейчас.
А так, путём долгих переговоров и убеждений карательная экспедиция была перенесена на завтра.
Ну, как говорится, что смог, то и сделал. За ночь у Анфисы ничего произойти не должно (если опять топиться не удумает), а завтра или агитбригадовки на селе шороху наведут, или я Еноха перевоспитаю и к общественно-полезному труду приобщу.
К перевоспитанию я решил приступить прямо сейчас. Было хоть и поздно, но всё равно все просыпались только к обеду, так что вполне отосплюсь утром.
Перво-наперво что я сделал, так это сходил к Жоржику и одолжил у него топор. Сказал, что нужно щепы подрубить, а то очаг в доме старый, затухает постоянно.
Затем зашел в мою избу (где я ночевал). За время моего отсутствия здесь не изменилось ничего. Поделившись с Барсиком куском рыбы, я положил доску на припечек и задумчиво посмотрел на неё, прикидывая — вдоль или поперёк. Моя интуиция молчала, опыта тоже в таких делах не было, поэтому решил спросить совета:
— Барсик, как ты думаешь, рубануть по доске вдоль или поперёк?
Барсик промолчал, ему было некогда, он торопливо, с утробным урчанием, не жуя, глотал куски жареной рыбы, злобно сверкая жёлтыми глазами.
— Хотя можно и по диагонали попробовать, — предположил я, — Что скажешь?
Так как Барсик опять проигнорировал мой вопрос, я решил таки рубить горизонтально и замахнулся.
— Ты что творишь, человек?! — Енох возник моментально, мерцая, словно проблесковый маячок на автомобиле ГАИ, когда они едут в час пик на обед. — Не смей!
— Енох? — изумился я, — а ты не улетел разве?
— Я же говорил. что привязан к доске, — фыркнул призрак и добавил, — топор положи.
— Да не вопрос, — сказал я, положил топор на пол и поднёс зажжённую лучину к доске, — огнём, так оно всяко верней будет.