Агломерат. Последний Оплот
Шрифт:
Девушка отчаянно стала пытаться продвинуться вперед, найти идущую в цитадель машину, но сама она понимала, что это все напрасно, с каждой секундой у нее было все меньше шансов выжить. В отчаянной попытке, Марта автоматически в каком то животном инстинкте рванулась вперед, как вдруг чья то сильная рука вытянула ее вперед. Девушка зажмурилась и почувствовала, как из невыносимого холода, она оказалась в тепле. Открыв глаза, она смогла оценить, где находится, черный кунг снегохода был слегка подсвечен красной лампой, привинченной к потолку некрупной машины. Сидя в углу изношенной разбитой машины Марта
Марта машинально потерла руки и сказала:
— Спасибо.
— За это не благодарят, — глухо буркнул воин. — Никогда.
— Вы спасли мне жизнь, — проговорила девушка.
— А стоило ли!? — хмыкнул белый шлем.
— Вы хотите меня изнасиловать! — тихо проговорила Марта.
Шлем только засмеялся, какое то время маска содрогалась от смеха, затем он проговорил:
— Нет. Я не причиню Вам вреда. Дело в другом.
— В чем? — обреченно спросила Марта.
— Человек, который выпрыгнул в пургу без термостойкой одежды, шлема и возможности вернуться назад, сам обрек себя на смерть. Это акт самоубийства. Не могу сказать, что мировые религии это одобряют, да и общество в целом. Охотник обязан спасти погибающего — это закон. А я законопослушный гражданин, — после этих слов маска снова затряслась от смеха.
— Я не могла, — проговорила Марта, глядя на безумного охотника. — Не могла там больше. Мне противно. Вы ничего не знаете.
— Не стоит оправдываться, — покачал головой воин, тяжело вздохнув, — просто не стоит.
На какое то время они замолчали, Марта тихо потирала обмороженные уши, а охотник сидел, гулко дыша через шлем. Наконец, что бы как то снять паузу, Марта проговорила:
— Меня зовут Марта. Я раньше была собирателем, теперь… теперь…
— Олег Добров, — кивнул тот. — Я раньше был…охотником.
— Я слышала, что у охотников другие имена, — проговорила девушка, глядя прямо в щиток шлема. — Странные и не русские. Без фамилий и отчеств.
— Да, — кивнул головой Олег. — Это правда, наверное все таки атмосфера ледяного царства сказывается. У нас два имени, одно ты получаешь при рождении, обычное простое русское имя, а второе, когда становишься охотником. И все. Только имя, а старое словно стирается и никто не должен его произносить. Меня всегда забавляла эта традиция, вроде как легенда о северных и нерусских именах, которые защищают от злых духов и проклятий. Никто толком не разбирается, вот и называют как попало, иногда просто придумывают. Смешно? А для нас это целая идеология.
— Тогда почему ты мне сказал, как тебя зовут!? — спросила Марта.
— Только единожды я могу сказать свое имя. В особом случае, — буркнул шлем.
— В каком!? — поинтересовалась Марта.
— Я хоть и твой должник, но все рассказывать
— Почему ты назвал себя моим должником!?
— Потому что у нас, кто спас человека, становится его должником, — буркнул Ремм-Олег.
— Как так!?
Но воин только отвернулся и залез в техническое отделение, никак не реагируя на попытки Марты снова с ним заговорить, лишь единственный раз он еще прибавил обогрев и окончательно скрылся в темном отсеке. Когда Марта уже стала засыпать убаюканная гулом печки и разливающемся по телу теплом, как Добров проурчал из своего укрытия:
— Под тобой ящик. Там запасной комплект одежды и небольшое НЗ. Пользуйся, завтра метель наверняка пройдет и каратели будут шарить по этим разбитым снегоходам. Беги отсюда, не к лагерю охотников точно. Я не знаю, что тут будет происходить, но тебе тут делать нечего. Обо мне не говори никому, охотникам особенно. В рюкзаке есть карта, я пометил, куда тебе идти. Делай как я сказал, и не сомневайся. Это главное.
На все остальные вопросы белый охотник не отвечал, когда Марта стала плакать, он только прикрыл небольшой люк, ведущий в отсек. Больше никакой реакции спасителя не было, он словно и забыл о ней. Девушка, уставшая от попыток снова хоть как то разговорить воина, забылась безмятежным сном.
Самурай
Армия была разбита, в сильной пурге воины возвращались в свой лагерь, понимая, битва проиграна. Ингерман, угрюмо сидел возле костра в своем шатре, заскочивший разведчик крикнул:
— Их нет. Нигде.
— В такую пургу ты мог их и не заметить, — проговорил старик.
— Их больше нет, — проговорил зашедший в шатер Воронежский Главнокомандующий. — Не обманывай себя.
— Эрик не мог погибнуть, — упрямо помотал головой Ингерман, — он не мог.
— Мы все люди, — генерал сел рядом и строго сказал: — ты сейчас должен думать не о своем сыне, а своей армии. Вернее о том, что от нее осталось. Уходить нужно сейчас, завтра будет поздно. Только пурга спасла нас от разгрома.
— Нет, — бросил дядя Ваня. — Я буду здесь.
— Завтра они нас уничтожат, — сказал воронежский военный. — У нас ничего нет. Ни еды, ни техники, ни патронов. Нужно уходить, в районе Московской помойки и Ленинградских развалин мы пополним запасы и наберем новую армию. Смоляне попали в засаду и отступили, от нашего войска осталось менее сорока процентов.
— Ты не понял. Я остаюсь, — опустив голову, прошелестел старик. — Мне больше некуда идти. Это был мой последний поход. Принимай командование Угодьем, ты сможешь. Я знаю.
— Нет.
— Я не спрашивал твоего мнения, — поднялся на ноги дядя Ваня и прошествовал по шатру. Подойдя к сундуку, он достал от туда длинный футляр и нежно, почти ласково провел сухой рукой по его бархатной поверхности. Задумчиво улыбнувшись, воин проговорил: — Уводи людей. У меня еще есть здесь небольшое дело.
— Игнерман.
— Да.
— Ты погибнешь.
— Я знаю. — Ингерман кивнул и Воронежскому командующему показалось, что в глазах старика зажегся самый настоящий костер. Он словно помолодел.