Агнец
Шрифт:
Мирбель встал и подошел к Ксавье.
— Не говори со мной больше об этом мальчишке. Я возвращаю его в привычную для него среду: в приют. Он там будет как рыба в воде. Но тебе-то что до этого? Чего ты боишься? Выходит, ты не слишком доверяешь провидению.
И снова, изображая школьника, продекламировал:
Он малым пташкам щедро сыпал зерна,Добру его земля была покорна.— Эти две строчки из Расина были озаглавлены «Божья доброта». А хрестоматия называлась «Корзинка детских грез». Из нее монахини,
— Вы с Мишель испортили Ролана своим укладом жизни, у него появились не свойственные ему привычки, — сказал Ксавье. — Вы ответственны...
— Хватит! Я не намерен больше говорить с тобой об этом ублюдке. Согласись, что твой повышенный интерес к нему по меньшей мере странен.
Ксавье закрыл глаза и тихо повторял с мольбой:
— Уходите... Уходите... Оставьте меня...
— Жалкая христианская душонка! Ты не смеешь взглянуть правде в глаза!
Ксавье молился про себя: «Господи, не допусти, чтобы этот человек посеял в моей душе семена ненависти и отвращения к людям, не дай ему отравить источник...» И удивился, когда у него вдруг вырвалось:
— Исцелюсь ли я когда-нибудь от знакомства с вами?
— Вот! Наконец-то! — воскликнул Мирбель. — Долго же мне пришлось ждать! Ты признаешься, что задет мною... Большего я не требую, — добавил он со смехом. — Во всяком случае, пока. Успокойся, я уйду, и ты выспишься. А завтра мы начнем новую жизнь.
Мирбель нервно ходил по комнате и потирал руки.
— И пожалуйста, не заставляй Ролана учиться. Пусть он спокойно проведет те несколько дней, что ему осталось жить здесь. Я освобождаю тебя от занятий с ним. Договорились? Да?
Ксавье ответил безразличным голосом:
— Я больше не буду заниматься с Роланом и проверять его тетради.
— Вот упрямая башка! — взревел вдруг Мирбель. — Я задушу тебя к чертовой матери!
И он протянул к Ксавье руки со скрюченными растопыренными пальцами. Увидев его искаженное злобой лицо, Ксавье отступил на шаг. Мирбель тут же пришел в себя и опустил руки.
— Ты не поверил? — спросил он тихо. — Скажи, ведь ты не поверил, что я могу причинить тебе зло?
— Я не испугался.
— Неужели ты думаешь, что я могу... Тех, кого любят, не убивают.
— Быть может, мы стоим перед выбором, — сказал Ксавье. — Либо убивать тех, кого любим, либо умирать за них.
Мирбель вздохнул:
— Есть и третья возможность: быть любимым тем, кого любишь. Существует ли на свете такое счастье?
Ксавье сказал, глядя в сторону:
— Да, существует. А теперь уходите.
Мирбель спросил почти робко:
— Ты не сердишься? Ты меня простил?
Ксавье кивнул. Оставшись один, он закрыл дверь на задвижку и сел за стол. Этой ночью он написал на листочке, вырванном из школьной тетрадки: «Я завещаю Ролану, ребенку, взятому из приюта...» — и все прочее, что пишут в таких случаях.
Хоть службы в этот день не было, Ксавье встал и пошел к церкви, едва сквозь щели ставен стал пробиваться свет. Он простоял на своем привычном месте у церковной стены в густой росистой траве до тех пор, пока не открылась почта. Он послал Доминике телеграмму с просьбой тотчас же по ее получении позвонить ему в Ларжюзон. По его расчету, она успеет позвонить прежде, чем Мирбель спустится
Ему и в самом деле удалось снять трубку прежде, чем звонок услышали. Доминика отвечала ему с неожиданной покорностью. Они условились встретиться послезавтра в доме священника, в Балюзаке. Ксавье приведет с собой Ролана. А она тем временем окончательно договорится с коллегой, которая готова принять Ролана в свой пансион. Доминика взяла на себя все хлопоты в Опекунском совете, где отец одной из ее учениц занимал видный пост. Все было просто, казалось, преград на пути Ксавье уже нет. Оставалось уговорить мальчика; он, конечно, согласится, когда услышит, что его ждет Доминика, но все же лучше подготовить его заранее. Где его найти? В доме его не было. Октавия сказала, что он побежал к ручью. Снова промочит ноги. Что ж, тем хуже для него. Пожалуй, еще простудится и застрянет здесь, не дай господи! Октавия тоже его ненавидела, потому что «ей приходится возить грязь за этим подкидышем».
Ксавье увидел Ролана на повороте аллеи. Мальчик — руки в карманах, берет натянут на уши — весело гнал ногой сосновую шишку, словно и не подозревал, что его вот-вот снова кинут в омут. Он долго примерялся, раскачивая тяжелый, кованый башмак, прежде чем ударить по шишке, посылал ее далеко вперед и снова скакал за ней, как козленок. Он не видел Ксавье, стоявшего за сосной. Дети не любят, когда взрослые подглядывают за их играми, это Ксавье знал. Вот почему он не окликнул Ролана, а обошел дом и как бы случайно столкнулся с мальчиком.
— Ты ходил прощаться с островом?
Ролан ответил, насупившись:
— Зачем? Это же не человек... — и хотел было войти в дом, но Ксавье положил ему руку на плечо:
— Подожди. Я хочу с тобой поговорить... Ты знаешь, как с тобой поступят?
Ролан пробурчал:
— Почем я знаю? — И вдруг добавил: — Меня отдадут каким-нибудь людям. Я хочу устроиться учеником и зарабатывать деньги.
— Но ты любишь книги. Разве ты не хочешь учиться?
— Я больше хочу зарабатывать. И вообще меня никто не спросит. А вам-то какое дело до этого? — процедил сквозь зубы Ролан, отвернувшись.
— Допустим, мне нет никакого дела. Но, быть может, есть кто-то, кому...
Мальчик пожал плечами:
— Болтайте сколько влезет, мне не жалко! — Он сказал это резко, пожалуй, даже несколько нагло и стал подниматься по ступенькам.
Ксавье удержал его за руку:
— Мадемуазель Доминика беспокоится о тебе, она хочет тебя видеть.
Мальчишка повернул к Ксавье угрюмое, недоверчивое лицо и спросил:
— Откуда вы это знаете?
— Она мне звонила сегодня утром. Только никому об этом не рассказывай. Она приедет за тобой в четверг и будет тебя ждать в Балюзаке. Я провожу тебя.
— Что она может для меня сделать? Ничего! У нее нет денег.
— Не думай об этом. Доверься ей и мне.
Ролан спросил тихо:
— Вы поженитесь?
Ксавье отвел глаза, чтобы не видеть мальчика, и сказал (словно сам это только сейчас понял):
— Нет, Ролан, она не будет моей женой. Я никогда не женюсь. У меня не будет своих детей, не будет никого, кроме тех мальчиков, которые, как и ты, окажутся на моем пути.
И он провел ладонью по строптивому затылку Ролана.
— Почему вы мной интересуетесь? Я ведь неинтересный.