Агнес
Шрифт:
— Но здесь у меня такое чувство, будто все еще возможно.
— Потому что здесь у тебя нет истории. Картина Америки, как ее представляют себе европейцы, больше связана с ними самими, чем с Америкой. Разумеется, то же и с американцами. Прадед моей матери был главным редактором «Чикаго трибьюн». Он родом из старой английской семьи, знающей свою родословную до четырнадцатого века. Если хочешь, то об истории семьи с материнской стороны мы знаем гораздо больше, чем с отцовской. Он из простой семьи. Удачно женился. А моя мать что-то там воображает по поводу своего мужа-европейца, который, в сущности,
— Что ты там рассказала своим родителям? — спросил я. — Они ведут себя так, будто я их будущий зять.
— О, ничего особенного. Просто они хотели бы пристроить меня. И они рады, что у меня наконец есть приятель с приличной профессией. Я сказала им, что ты журналист и пишешь книги.
— Твоя мать рассказала мне, что тут родился Хемингуэй.
— Да, я знаю. Она любит щеголять именами людей искусства.
— Ты любишь Хемингуэя?
— Не знаю, — ответила Луиза, — мне нравился фильм «Прощай, оружие», но я думаю, это из-за Гари Купера и музыки.
После обеда мы осмотрели квартиру, которую родители обставили для нее на верхнем этаже дома. Потом мы сели в машину и проехали по району; она показала мне, где работал Франк Лойд Райт и где родился Хемигуэй. В книжной лавке дома Хемингуэя я купил «Прощай, оружие» и подарил ей.
— Прочти ее, — сказал я, — она лучше, чем кино.
— А тебе надо бы наконец зайти ко мне на работу, и я покажу тебе наш архив.
23
Уже во время моих предварительных разысканий в Швейцарии я то и дело натыкался на имя Джорджа Мортимера Пульмана, но только в Чикаго я обнаружил, что легендарный вагоностроитель был не только создателем вагонов класса люкс, но и благодаря городу, названному его именем, что южнее Чикаго, был среди тех, кто писал историю индустриального общества. В маленьком городе, который полностью — от водоснабжения и газа до церкви — был во власти предпринимателя, и который он контролировал, и которым распоряжался не столько как владелец, сколько как отец, вскоре начались волнения, а сто лет назад забастовки и столкновения, вошедшие в историю американского рабочего движения. В конце концов в дело вмешалась армия, но было уже поздно. Мечта Пульмана была разбита.
Крах фантазий Пульмана и восстание его рабочих против контроля над всей их жизнью занимали меня куда больше, чем легендарные вагоны фирмы. Пульман предусмотрел все, кроме потребности своих рабочих в свободе. Он полагал, будто построил для них рай земной. Но у рая не было двери, и, когда времена стали тяжелыми, а рабочих мест поубавилось, рабочие все больше стали чувствовать себя заключенными. Пульман так и не смог понять своей ошибки и до самой смерти злился на человеческую неблагодарность.
От архива фирмы «Пульман лизинг» я не ожидал ничего особенного, но я хотел увидеть Луизу, а потому через несколько дней зашел к ней на работу. Она показала мне гигантскую территорию бывшего вагонозавода и монтажные установки, которые перестали использовать вскоре после войны. Здания не сносили, потому что это стоило бы дороже, чем можно было выручить за проданную землю. На стенах цехов были нацарапаны имена. На одной из колонн кто-то грубыми мазками изобразил силуэт женского тела, позднее кто-то более изящно пририсовал лицо.
— Вообще-то Пульман был искусным столяром, делал тонкую работу. Но первые большие деньги он заработал, придумав, как спасти дома в болотистой местности от проседания. Не спрашивай меня, как ему это удалось.
— Ты можешь представить себе, как тут было раньше, когда всюду — множество рабочих, стоял шум, кипела работа?
— Сегодня здесь только мыши и крысы, — ответила Луиза, — осторожно, все здесь ужасно грязное.
Когда мы шли по неровному участку, заросшему травой, она взяла меня за руку.
— Пойдем в архив, — сказала она, — я не могу целый день гулять с тобой по окрестностям.
Как я и ожидал, архив оказался не слишком богатым. Из ранней истории фирмы не сохранилось почти ничего. Многое выбросили, сказала Луиза, кое-что подарили библиотеке.
— О забастовке на заводе Пульмана ты здесь все равно ничего бы не нашел, тогда об этом не слишком любили говорить, а сегодня это никого не интересует, — сказала Луиза.
Она прислонилась спиной к одному из стеллажей, на которых громоздились пыльные картонные коробки. Архив находился на самом верхнем этаже, воздух здесь был сухим и жарким. Свет шел только сверху, через люки, закрытые пластиковыми колпаками. Мы молчали. Луиза смотрела на меня и улыбалась. Я поцеловал ее.
— Ты не любишь меня, а я не люблю тебя. Так что ничего особенного не происходит. Главное — мы развлекаемся, — со смехом произнесла она.
24
Я не думал об Агнес, пока был с Луизой, и чувствовал себя хорошо. Когда я вернулся домой, мне показалось, что словно вернулся в тюрьму. Я оставил входную дверь приоткрытой, но, когда услышал в вестибюле голоса, закрыл ее. Я прилег на полчаса на тахту, потом встал и пошел в библиотеку, а оттуда опять к озеру, в кафе в конце парка Гранта.
Я думал о ребенке, которого носила в себе Агнес. Я задавался вопросом, будет ли он похожим на меня, будет ли у него мой характер. Я никак не мог представить себе, что это значит, если где-то будет жить мой ребенок. Даже если я никогда больше не увижу Агнес, я буду отцом. Я изменю свою жизнь, думал я, даже если никогда не встречусь с ребенком. А потом я решил, что не вынесу, если никогда не встречусь с ребенком. Я хочу знать его, увидеть, как он выглядит. Я вытащил блокнот и попытался нарисовать лицо. У меня ничего не получилось, и я начал писать:
* * *
Четвертого мая родился наш ребенок. Это была девочка. Она была маленькой и легкой, с тоненькими пушистыми светлыми волосами. Мы дали ей имя…
* * *
Я долго думал, как назвать ребенка. Официантка принесла мне еще кофе, и я прочел на ее визитке, что ее зовут Маргарет. Я поблагодарил за кофе и написал:
* * *
… Маргарет. Кроватку мы поставили в мой кабинет. По ночам ребенок плакал, днем мы ходили с ним гулять. Мы останавливались перед магазинами игрушек и раздумывали, что купим Маргарет потом, когда она станет постарше. Агнес сказала, что не хочет покупать ей только кукол.