Агония
Шрифт:
Тетка Настасья, что у окна напротив гостиницы сидит, мгновенно определила: дамочка та не кто иная, а совершенно точно — Ната Вачнадзе, которая в боевике “Натэлла” в заглавной роли. Не успела Настасья проковылять по переулку и разъяснить подругам свою точку зрения на происходящее, как появился в дверях “Встречи” Петр, который у Анны и швейцар, и прислуга, и аккуратно поставил на тротуар чемодан и саквояж из натуральной свиной кожи. Тут же выскочила на улицу дамочка, застучала каблучками дробно и скрылась за углом столь быстро, что любопытные разглядеть не успели — Вачнадзе или просто девочка, которая, как и автомобиль, сдается напрокат.
Тихо жила гостиница, так тихо, что у Настасьи с тоски коренной зуб разболелся. Плюнула она в сердцах и окно закрыла, а подругам объявила: мол, немцы — они супостаты и есть, спать дотемна ложатся, вино даже в праздники не пьют, хороший человек у них жить не станет и глядеть на них из окна русскому человеку противно — мочи нет.
Поверили люди, отвернулись от двухэтажного домика, где двадцать номеров, хозяйка Анна Шульц, за конторкой у телефона просто Шульц, а швейцар и прислуга — мужик по имени Петр. Позже поселилась еще в гостинице девушка Даша, однако о ней разговор уж совсем особый.
Спать в гостинице не то что дотемна, порой и до рассвета не ложились. Гости сутками не появлялись, порой сутками из номеров не выходили, приезжали и уезжали и на лихачах, и на такси, некоторые брали машину напрокат. Гости у Шульцев подбирались на удивление скромные, стеснительные, одевались — взгляду зацепиться не за что, жителей переулка уважали, пролетки и машины оставляли позади гостиницы, на параллельной улице, ногами не шаркали, дверьми не хлопали. Жили у Шульцев иногда восемь человек, а бывало, что и двое, платили же гости не двадцать рублей в сутки, как значилось в прейскуранте, а несколько больше. Случалось, постояльцы, уезжая, так бывали растроганы гостеприимством, что оставляли в домике и пятьсот рублей, и тысячу. Хозяйка ни золота, ни камней в подарок не принимала, хотя у гостей водились вещички интересные. У хозяина гостиницы и его постояльцев существовал закон: все вещи, добытые в златоглавой, должны из Москвы уйти немедля.
Ни одна даже пустяковая бранзулетка осесть не могла, делать и принимать подарки было строжайше запрещено.
Без объяснения причин Анну о законе предупредили, однако около года назад польстилась она на сережки и колечко с изумрудами, уж больно они ей пришлись. Подарок тот она ни сегодня, ни до гробовой доски не забудет. Били ее в задней комнате, завязав рот мокрой простыней. Позже, когда она стала людей узнавать, принесли гостя, который тот подарок сделал. Парнишка ползал и бормотал для Анны непонятное. Занимались им сами гости. Сквозь кровавый туман Анна увидела раз швейцара Петра, он поставил на стол вино и сказал:
— Курве портрет целым оставьте. Нам, мальчики, вывеска нужна, — перешагнул через лежавших на полу и вышел.
Выхаживала Анну появившаяся в те кошмарные дни девушка Даша — красавица с зелеными глазами, с поразительно неслышной поступью и мягкими руками. Она в совершенстве владела искусством врачевания, и через две недели Анна, осунувшаяся, но вполне окрепшая, появилась в холле и положила привычно ладонь на плечо мужа, который потерся щекой о руку жены, записал в книгу
Анна за последний год слегка располнела, но талия у нее осталась девичьей. Золотоволосая, с большими синими глазами, она могла бы быть очень хороша собой, если бы не держалась неестественно прямо и скованно. Лицо ее было холодно и бесстрастно, глаза смотрели равнодушно, порой бессмысленно, очень редко, и то когда никто не мог видеть, в них появлялась мысль, про которую в народе говорят: тоска смертная.
Шульцу можно было дать и сорок, и шестьдесят. Точно о возрасте человека говорят глаза, но этот человек взгляда никогда не поднимал. Был он хорошего роста, худ, но крепок, держался, как и жена, прямо, и оттого, что голову он держал высоко, а глаза опущенными, бледное лицо его, с резко очерченными скулами и всегда плотно сжатым ртом, походило на маску.
Законные хозяева гостиницы “Встреча” были красивы, холодны и малосимпатичны.
Шульц проводил взглядом молодых людей, встал, потянулся жилистым сухим телом, хрустнул пальцами. Анна хотела обнять мужа, приласкать, он отстранился. Мужчина и женщина, они были вдвоем в этом холле, городе, мире одинокие, никому, даже друг другу, не нужные.
— Дорогой, — Анна увидела, что на лице мужа появилось недовольство, сделала паузу, но продолжила: — если нас не арестует полиция, то зарежут постояльцы.
— Терпи, дорогая, — Шульц замолчал, так как Анне он давно объяснил, что гостиница приобретена на деньги чужие, ссуженные на определенных условиях, и решать, кого принять, кого выселить, может лишь швейцар.
Из коридора вышел швейцар Петр — лет пятидесяти, среднего роста, быстрый в движениях, улыбающийся.
— Приехали, родимые, — весело сказал он и по-мальчишески подмигнул Анне. — Гость в дом — радость в дом. Не грустите, господа, все будет в лучшем виде, образуется.
С появлением Петра помещение ожило, заскрипели под его быстрыми шагами половицы, качнулись в кадках мертвые фикусы. Он бегал по холлу, протирая на ходу пыль, снимая с ковра одному ему видимые соринки, зыркал весело блестевшими глазами и говорил без умолку, якобы сам не придавая своим словам значения:
— Седьмой нумер удобный, мальчикам там хорошо. Жильца с третьего выселите, Анна Францевна. Они говорили, недельку поживут, а уж вторая кончается, им съезжать самое время.
— Платит человек аккуратно, — возразила Анна, но в тоне чувствовалась обреченность. — Да и как я объясню, гостиница пустая стоит, он же видит... — и замолчала.
— А никак не объясняйте, — радостно откликнулся Петр, протирая и без того чистые глянцевитые листья фикуса. — Зачем объяснять? Ежели вам невтерпеж, скажите, побелку надумали, — он рассмеялся, довольный. — Я туда и стремяночку сейчас отнесу, ведерочко поставим. А за денежки не извольте беспокоиться, мы за их нумерок с молодых людей удержим.
Шульц уже открыл конторскую книгу и жильца, занимающего третий номер, вычеркнул. Анна проследила за карандашом мужа и, удивляясь своему упрямству, сказала:
— С этих голодранцев? Откуда у них деньги?
— А уж это нас с вами, уважаемая Анна Францевна, совершенно не касается. Может, люди наследство получили? А? — Петр присел, хлопнул ладонями по ляжкам, рассмеялся. — А может, они тысячу рублей на улице нашли? Вы не находили? — он взглянул на Анну и закрыл один глаз. — И я не находил, а они нашли, такое случается.