Агрессия. Хроники Третьей Мировой. Трилогия

Колентьев Алексей Сергеевич

— Вкусный хлеб… вкусс-сный!.. Лёвушка потерял… потерял солдата. Пум-бурум-бум бум! Хлеб….

Вот голос и шорох кустов приблизился к обрыву и я увидел смутное отражение в текущей воде. Определённо это был мужчина, но невысокого роста или слишком сгорбленный. Сумерки и рябь на воде мешали точно разглядеть подробно, однако голос не мог принадлежать женщине или ребёнку, уж слишком низкий и характерно хрипящий. Потоптавшись на краю обрыва некоторое время, Лёвушка, как это чудо в лохмотьях себя прозывало отступил под своды леса и вскоре я перестал ощущать его запах и слышать характерную дробную поступь. Выждав для верности ещё минут сорок, я выбрался из норы и под прикрытием берега вышел в сотне метров восточнее, чтобы исключить пересечение с аборигеном. Всё это время не оставляла мысль, что может быть это последний оставшийся в живых человек говорящиё по-русски, на сотню километров вокруг. Перед глазами стояли горы щебня, небрежно сдвинутые к границам леса — дома отодвинули за ненадобностью как и их жителей. Весь день я шёл обратно, к базе, пару раз крепко заплутал, но к вечеру уже оказался в знакомых местах, найдя собственноручно оставленные метки. Насторожил запах, где-то ходил человек с оружием и останавливался на ночлег и разжигал костёр. Нет, тот кто палил костерок был осторожен: запах был лёгкий, но свежий. Идя только на дымный запах, мне удалось ближе к шести часам вечера найти довольно чёткий след. Подсвечивая себе фонариком, у которого есть хитрая бленда делающая луч узким, я определил, что привал устраивали южнее, а это лёжка часового. Сидел он верно, но выбрал неудачное место, срубив ненароком нежные стебли саранки. Растение это хрупкое и чуть тронь его — начинает вянуть. Обувь часового оказалась новой, сорокового или чуть меньшего размера, рост примерно метр шестьдесят пять-семьдесят сантиметров. Человек нервничал: в нескольких

местах с древесного ствола был содран мох, часовой прислонял к нему оружие. Пока ещё было не слишком темно, я вышел на небольшую полянку, где и был устроен привал. Кроме часового, тут было ещё трое, все с оружием и двое из них курящие. Запах в лесу, помогает найти человека не хуже острого зрения, слишком уж сильно мы двуногие пахнем и очень слабо чувствуем сами. Нет, те, кто сидел возле этого костерка ещё сегодня рано утром, вроде всё сделали по учебнику: вырыли ямку, веток не рубили и собирали валежник. Но вот в книжках почему-то не пишут, какой глубины костровую яму нужно рыть. Эти начитанные граждане сняли дёрн и на этом успокоились, потом слегонца присыпали угли землёй нахлобучив дерновую подушку, обильно полив её водой. Мокрые угольки пахнут по-особому: выпариваются от жара из воды какие-то соли, вот они-то и воняют вступая в реакцию с углем. Поэтому зверьё в лесу этот запах чует и по нему вычисляет, где есть люди. После этого какая уж тут охота, само собой побегаешь по лесу и уйдёшь без добычи. Поэтому рыть ямку нужно глубже, так и от ветра костерок спасёте и дым будет стелиться по земле. Да и готовить на таком костре удобней — он жар сохраняет. А уж когда уходить пора, то мочить угли не надо, лучше землёй засыпать и только потом дерновищем прикрыть. А от земли ни запаха ни беспокойства, но этого эрудиты не знали. Потому теперь и без воды, да и я их отыщу по следу, раз на стоянку так легко вышел. Пока не стемнело окончательно, удалось пройти по следу непонятных людей километров двадцать и мы уже оказывались в опасной близости от берлоги. Но след свернул на восток, когда до базы оставалось километров сорок по прямой. Встреча в лесу непонятной группы людей особо меня не тревожила, судя по маршруту и манере поведения, скорее всего это наши старые знакомые — «туристы» или кто-то очень на них похожий. Амеры вели бы себя иначе: слишком осторожно, если бы я встретил настоящих разведчиков в поиске, либо слишком самоуверенно, попадись мне армейский патруль или каким-то образом забредшие в чащу тыловики. Однако всё, что я видел до сих пор, это та нарочитая книжная премудрость, совершенно нелепо выглядевшая на практике. Поэтому оставив след на время которое я планировал потратить с большей пользой и вздремнуть. В любом случае Михась уже должен был вычислить новую базу «туристов», поэтому я продолжал преследование чисто для подстраховки. Если повезёт, можно будет подойти и послушать, о чём говорят.

Следующие шесть часов я провёл на высоте десяти метров, привязавшись к стволу старой лиственницы, укрывшись в нижних ветвях густой кроны дерева. Ночевать на земле было уже не так безопасно, как сутки назад: велика вероятность встречи с настоящим американским патрулём, их появление поблизости от базы я уже не исключал. На этот раз сон вышел без особых тревог и к четырём часам утра следующего дня, я вновь шёл по следу поисковой группы «туристов». Дилетанты неумело путали следы, закладывая слишком большие петли, хотя направление их истинного маршрута вычислялось невооружённым взглядом. Поэтому интуитивно находя наиболее вероятный путь продвижения группы. Уже к полудню, когда стало если не совершенно светло, то по крайней мере не так сумрачно, мне удалось нагнать тыловой дозор «туристов» в лице уже знакомого мне долговязого парня в прямоугольных очках. Парень ничего не просёк, хотя я на него чуть было не напоролся: услышав мелодичное журчание родника, я забыв про всё уже ринулся вниз, где в ложбинке под грудой валунов блестело озерцо ключевой воды. Сделав три больших шага вниз, я в последний момент ухватился за ветку кустарника и опустился к земле. Добротный камуфляж пацана, вот что чуть не стоило мне жизни. Правда, вышло довольно удачно: положив короткий американский автомат на землю справа от себя и сдвинув очки на лоб, парнишка жадно приник к ямке где скопилась вода и почти погрузил в неё всё лицо. Блеснувшие в редком столбике солнечного света линзы очков, вот как я заметил «туриста» томимого жаждой. Затаив дыхание, я приник к земле, почти скрывшись за ветвями кустарника. Парень ничего не подозревая. Вытер пятернёй чумазое лицо и набрав в пластиковую походную фляжку воды, подхватив автомат чуть ли не бегом ринулся прочь треща кустами. Хотя я видел, как сильно он старается не шуметь, получалось у парнишки не слишком хорошо — что ни говори, а в таких делах как правильное передвижение по лесу, самое главное это практика. Пацан старался, но как и все жители «каменных мешков» где главная почва это ровный асфальт, почти стелил стопу низко над землёй, трамбуя траву словно утюгом. Весь путь ихней поисковой партии напоминал чётко видимую на снегу лыжню, если мы говорим об образах. Поэтому-то мне и не пришлось слишком напрягаться, пока мы дружной толпой шли всё дальше и дальше на северо-восток. Сверившись с картой, я с удовлетворением отметил, что куда бы ни направлялись горе-разведчики до нашей нынешней встречи, теперь их путь лежал к старым, ещё времён царя Гороха соляным копям. На карте они были обозначены, но это не беда: снова захватчики, сколь бы не многочисленно было их войско, терялись на просторах России. Место очень глухое и судя по тому, что «туристам» всё же удалось найти там убежище — амеры пока что их там не ищут. Но вот как долго последователи Шермана сумеют сохранить маскировку и не спалиться, это вопрос на засыпку. Чем дальше мы уходили от рокового сорокакилометрового рубежа, отделившего поисковиков Шермана от базы моего маленького отряда, тем спокойней становилось на душе. К вечеру двадцатого августа, «туристы» свернули на заброшенную дорогу ведущую строго на восток и сомнений по поводу выбранного ими места для постоянного базирования не осталось. Соляные копи забросили в середине восемнадцатого года прошлого века, а после великой Отечественной соль тут уже никто добывать не хотел — не рентабельно было. Основные разработки переместились в район Усолья-Сибирского, а эти выработки и небольшой посёлок вместе с ними оказались заброшенными. Само собой, что наземные постройки обветшали и пришли в негодность. А штольни частью обвалились, либо были затоплены грунтовыми водами. Однако, по опыту знаю, что там есть довольно большие участки лежащих близко к поверхности штолен, где сохранилась допотопная вентиляция, а значит есть вполне пригодное для жилья пространство. Хорошие предчувствия пересиливавшие неприятное поскрёбывание кошки сомнений на душе, мгновенно испарились, как только «туристы» миновали второй поворот тропы ведущей к копям. Слева от заросшей папоротником и лопухами дороги метрах в пятнадцати у «туристов» оказалась дозорная вышка. Вернее, это были две сосны, сросшиеся между собой весьма причудливым образом: на высоте шести с половиной метров, деревья раздваивались, образуя в кронах нечто вроде небольшой площадки. Вот там-то из старых досок и срезанных чуть ниже с тех же сосен веток, обустроили наблюдательный пост. С виду вроде всё путём: заложились густыми ветвями и сами сидели очень тихо. Но вот тёмное пятно этого вороньего гнезда резало взгляд привычного к лесу человека, сразу заставляя обращать на дерево внимание. Амеры не дураки и среди них наверняка есть настоящие следопыты. И как только мы начнём по-настоящему шалить у них в тылу, этих спецов непременно пришлют по наши души. Добро если бы такое воронье гнездо устроили временно, тогда в затее не было ничего страшного — посидели и ушли. Но вот коли обосновываться надолго, такое строительство, равнозначно вывеске где сообщается как скоро и где именно сидят партизаны.

Мне часто приходилось обустраивать вышки для охоты в заказниках, поэтому с точки зрения прикормленных диких свиней или потерявших страх оленей, всё было нормально. Но вот пару раз, я со старыми промысловиками-бурятами ходил на рысь. Дикая кошка слишком расшалилась, были случаи нападения на грибников со смертельным исходом. Рысь — хитрый и очень осторожный хищник, прекрасно видящий в темноте и когда надо не знающий усталости и отчаянный до безумия. Один кот, весом под пятьдесят кило, как-то заборол совершенно взрослого и не больного сохатого. Кто хоть раз видел взрослого лося, поймёт о чём я говорю: такую махину в пору из пушки бить, а не кидаться с когтями и зубами на развесистые рога и острые словно копья копыта. Рысь не питается падалью, но всё же выбирает дичь более мелкую даже ворон ест, коли нужно. Но есть у этого зверя непонятная повадка: он никогда не прощает обиды, кто не угодил лесной кошке тогда, я не узнал. Штука был а в следующем, нам необходимо было поймать кошку до наступления следующего полнолуния, тогда уже была поздняя осень и темнело очень рано, а в тайге особенно. Пробовали стеречь у водопоя, ставили капканы, но хитрый зверь словно чуял подвох и всякий раз уходил. Тогда наш старший и самый опытный охотник — Илья Кузнецов, предложил сторожить возле живой приманки, устроив метрах в ста-ста пятидесяти наблюдательную вышку. Сложность при охоте на рысь только одна: лесная кошка любит только живую

добычу, мелочь вроде мышей и ворон её интересует только когда совсем жрать нечего, к примеру зимой. Поэтому купили в деревне козу и привязали к дереву на длинной верёвке, повесив ей на шею колокольчик, а сами сели по кругу метров за двести оттуда. Хищник долго ходил вокруг, чуя подставу, но не понимая откуда исходит угроза — сильно нервничал, оголодал видимо. В конце концов, поорав некоторое время, кот вышел к приманке и прыгая с дерева на дерево упал на козу метров с пяти. Илья Андреич, взобравшийся на сосну ещё с вечера, сделал только один выстрел уложив матёрого кота во время броска, пробив сердце. Кузнецов был из потомственных промысловиков, многие говорили, что Илья Андреич вроде как шаманит на добычу, от того ему прёт удача. Сам он только хитро щурился, но когда пришла пора расставаться, открыл пару промысловых секретов и рассказал одну изустную бурятскую присказку, приманивающую дичь. Скажу прямо: помогает и коли бы не сложившиеся обстоятельства, лет через пять я уже промышлял бы зверя и жил спокойно… однако возвращаясь к рыси скажу, что вышку Кузнецов строил так, чтобы второй раз на этом месте глаз даже не задержался. Для этого никаких досок, никакого мусора на дерево не носим. Просто нужно подобрать такую лесину, где крона изначально имеет природный изгиб или неправильно растущие ветки, чтобы человек мог прильнуть к стволу и если надо просидеть там суток двое. Даже ремни он брал старые из сыромятной кожи, которыми привязался к стволу искривлённой сосны и словно бы пропал. Различие между нашей тогдашней вышкой и той, что соорудили «туристы», было именно в том, что они приспосабливали дерево под себя, а меня учили самому приноровиться к дереву. Если природу не принуждать, она поможет и укроет, «туристы» об этом забыли потому их гнездовище было заметно почти с полукилометровой дистанции….

За рассуждениями мы с поисковиками «туристов» миновали ещё два наземных секрета и вошли на территорию шахтоуправления, где всё пребывало в запустении вот уже почти лет сто. Длинное, одноэтажное здание конторы в десять окон, с провалившейся крышей и выбитыми непогодой стёклами, туристы обживать не стали. Как не позарились и на ещё пару более сохранившихся бревенчатых изб, одна из которых, несомненно была когда-то жилым бараком, а другая ставилась с расчётом на руководящий состав прииска. Мои невольные провожатые миновали развалины домов и по заросшей, но ещё хорошо видимой рельсовой колее, направились к невысокому холму, в основании которого по-видимому и был вход в шахту. Не дойдя до широкого провала в склоне холма двадцати шагов, люди остановились, из кустов им навстречу вышла уже знакомая мне девушка — хирург и лидер «туристов» — Шерман собственной персоной. Девушка совершенно не изменилась, только теперь к её обычному костюму добавилось несколько деталей. Если в первую нашу встречу, это были камуфляжная куртка и мешковатые штанцы с клапанами у лодыжек, да пара хитрых кроссовок, предназначенных специально для леса и всяких туристических походов. То теперь прибавился зелёный кевларовый пояс с прицепленной к нему открытой кобурой, тоже синтетической с кармашком для запасного магазина на боковом верхнем шве. И сама кобура и кармашек в ней не пустовали: я заметил чёрную, причудливую рукоять импортного пистолета и толстый затыльник двухрядного магазина. Девушка выглядела уставшей, лицо осунулось и посерело, волосы раньше заплетённые в толстую косу теперь коротко обрезаны. Но смена причёски не делала Леру-хирурга похожей даже на пацана. Было во всей фигуре и повороте головы нечто присущее только женщине, кому как, а я бы даже в темноте не обознался. Серые, выразительные глаза смотрели на подошедших поисковиков изучающее: не ранен ли кто-нибудь, всё ли в порядке. Вот кого нужно было ставить в атаманы, а не…

— С чем пришли, есть информация о караване?

Залюбовавшись стройной, совершенно нескрываемой мешковатой одеждой девичьей фигурой, я совершенно забыл про топтавшегося рядом с ней действующего туристического атамана — мистера Шермана. Этот, напротив, совершенно не изменился. На чуть оплывшем торсе, ладно сидит причудливая сбруя разгрузочного жилета, в руках браво лежит короткий импортный автомат, только голова повязана банданой из-под которой виднеется белый лоскут бинта. Зацепило, значит во время чехарды, не уберёгся малость. Блатные очки тоже куда-то потерялись, видимо они-то и пали смертью храбрых заслонив телом покатый упрямый лоб «предводителя команчей». Не тратя времени на предисловия, вождь потащил только что вернувшихся поисковиков куда-то в сторону. Лера раздражённо дёрнув щекой пошла следом, попутно расспрашивая о чём-то вполголоса долговязого очкарика, чуть было не спалившего меня давеча у родника. Дождавшись, пока вся компания скроется в густом подлеске, я в два длинных рывка пересёк открытое место и пошёл следом, как оказалось совсем недалеко. Знакомая уже по прошлой стоянке штабная палатка Шермана, приткнулась меж двух сосен ловко укрывшись в густых зарослях кустарника. Без труда миновав таращившегося в темноту довольно пожилого, лет пятидесяти, часового и осторожно перешагнув через две растяжки удалось тихо подойти к палатке на расстояние вытянутой руки. Тут я застал самое начало довольно любопытного разговора. Похоже Шерман опять что-то затеял и это снова сулило одни неприятности, как участникам затеи, так и скорее всего нам с артельщиками:

— … Вертушками они такой объём грузов на авиабазу не попрут, я видел, как подгоняют грузовики с низким бортом под боеприпасы и крытые фуры, видимо под стройматериалы и жратву. Работают гражданские, военных на станции мало, поезда идут транзитом, а тут остановился по разгрузку только этот состав.

Говорил усталым голосом некто из разведчиков, но кто именно определить было нельзя, поскольку я знал только как гундит тот долговязый очкарик. Судя по докладу, «туристы» решили взять «на саблю», какой-то караван идущий от железнодорожной станции на строящуюся авиабазу. Подходящая станция находилась от неё примерно в пятистах километрах…

— … Отлично, Володя. — Вождь, казалось, искренне рад новостям. — Судя по радиоперехвату, колонну не будут сопровождать вертолёты, пойдут два взвода конвойной роты 56–ой бригады «Черноногих». Это четыре джипа, по три человека десанта, плюс водитель и стрелок за турелью…

— Что на турелях будет?

Это подал голос мой знакомец-очкарик. Больше в его голосе не слышалось унылых нот, говорил он почти равнодушно. Ему ответил тот самый Володя:

— «Черноногие», это чисто оккупационная часть, состоит из резервистов. Оружие у них со складов длительного хранения, но не шибко современное, связь опять же плохая. В каждом отделении радист, приданный командиру, короткой связи солдаты не имеют. Всего колонну сопровождают два мотопехотных отделения. Это восемнадцать-двадцать человек, на четырёх джипах соответственно. Ты куда смотрел, они ж на станцию в обед приехали: три М2 и один «Маклар». [33] Ничего серьёзного…

33

На турелях армейских «хамви» стоит как правило крупнокалиберный 12.7-мм пулемёт Браунинга M2HB-QCB (ствол у основания забран дырчатым кожухом, что обеспечивает пассивное воздушное охлаждение); Либо вместо пулемёта ставят 40-мм автоматический гранатомёт Мк19 мод.3. (Персонаж книги видимо служил в израильской армии, где Мк–19 имеет название «Маклар»); Оба изделия входят в комплект каждой бронемашины и могут быть предустановлены обученным стрелков единолично, без посторонней помощи за 3–10 мин.

— Точняк, полководец. — Голос очкарика звучал с издёвкой, но ровно и тихо без истерики. — Шапками закидаем. Там всего-то двадцать хорошо обученных вояк, мы их в восемь стволов нагнём, да? Кто из вас господа хорошие не зажмурив глаз по живому пиндосу выстрелить сможет… ну кроме тебя… командир.

Последнюю фразу очкарик бросил с такой выразительной саркастической издёвкой, что даже я понял — он по каким-то причинам Шерману открыто не доверяет. Это не осталось без внимания вождя, тон Шермана был резок, видимо очкарик выступал с пораженческими репликами уже не в первый раз:

— Веня, а ты всё ноешь и ноешь! Зачем тогда не вышел к пиндосам, да лапки бы вверх поднял. Вот вроде воюешь ты неплохо, двоих уже завалил…

— Ты, гость испанский, моих покойников не считай. — Голос очкарика был всё так же спокоен. — Сколько взял, те все со мной. Лучше вот объясни мне, почему мы каждый раз по твоей милости в жопе оказываемся и людей теряем, а? Молчишь… про то, что лес рубят, а щепки летят уже не канает?..

— Щенок, да я тебя!..

В палатке заметались бледные тени, ткань заходила пузырями, послышались приглушённые крики и возня. Через какое-то время всё успокоилось, Шерман продолжил говорить дрожащим от напряжения и сдерживаемой ярости голосом:

— Я в командиры не рвался, вы сами меня выбрали. Кто вас научил с оружием обращаться, стрелять нормально, не в белый свет, а по-взрослому? За что гнобите, за паспорт испанский?! Да я год уже в России живу, больше вашего о ней знаю. С грузинами в прошлом году воевать добровольно ехал…

— Так не даром же. — Это снова вступил меланхоличный очкарик. — Ты сам хвастал, что через контору французскую вербовался. Десять тонн баксов за два месяца и получил…

— Заткнись, сопля. — Шерман уже взял себя в руки и говорил почти спокойно. — Не дорос ещё чужие «бабки» считать. Настоящий воин, просто так не убивает. А что я ещё и заработал, так это мелочь: со своего мебельного цеха в Андалусии я в сто раз больше имею. Обидно стало, что русских притесняют…