Ах, Баттен, Баттен! [Баттон, Баттон]
Шрифт:
Он зловеще прошипел:
– Тсс-с!
И я все понял.
Наконец он отпустил меня.
– Никто не должен знать о проект X. – Затем многозначительно повторил: – Проект X, понимаешь?
Я молча кивнул. Даже если бы я захотел что-либо ответить, я все равно бы не смог – травмы дыхательных путей, как известно, не проходят мгновенно.
– Я не прошу тебя верить мне на слово. Я демонстрируй тебе.
Я постарался остаться у самой двери. Он спросил:
– У тебя есть заметки, записка или что-нибудь с твой почерк?
Я порылся во внутреннем кармане пиджака. Где-то у меня были заметки,
– Не показывай мне. Надо записку порвать. Мелкий обрывки положить вот в этот мензурка.
Я разорвал листок с моими заметками на сотню мелких кусочков.
Он внимательно посмотрел на них и стал прилаживать что-то – пожалуй, это было похоже на какую-то машину. К ней на кронштейне была приделана пластина из толстого матового стекла, напоминающая поднос для зубоврачебных инструментов.
Я ждал, пока он довольно долго что-то налаживал. Наконец он сказал: – Ага! – а я издал звук, который невозможно изобразить графически.
Над стеклянной пластиной в воздухе появилось нечто похожее на расплывчатое изображение. Чем больше я вглядывался в него, тем отчетливей оно становилось, и наконец – нет, я враг всяких сенсаций, но это действительно был листок бумаги с моими заметками, сделанными моей собственной рукой, очень разборчиво, так, что все можно было прочесть.
– Можно потрогать? – спросил я несколько хриплым голосом, отчасти от охватившего меня волнения, а отчасти от последствий деликатной манеры моего дядюшки преподавать мне уроки бдительности.
– Нет, нельзя, – ответил он и провел руку через изображение. Оно осталось нетронутым.
– Это всего лишь изображение в одном фокусе четырехмерного параболоида. Другой фокус находится в той временной точке, когда ты свой листок еще не разрывал.
Я тоже провел руку через изображение и ничего не почувствовал, кроме пустоты.
– А теперь смотри, – сказал он и повернул переключатель. Изображение исчезло. Он взял пальцами горстку обрывков, бросил в пепельницу и поджег, затем высыпал пепел в раковину и открыл кран. После этого он снова повернул переключатель, и я увидел изображение, но теперь оно было другим – не хватало сожженных дядюшкой обрывков бумаги.
– Те клочки, что вы сожгли, дядюшка, их нет, – сказал я.
– Совершенно верно. Машина времени может проследить во времени гипер-векторы молекул, на которые она сфокусирована. Если же молекулы растворились в воздухе… пф-фьють!
У меня родилась идея.
– А если бы у вас был только пепел от сожженного документа?
– Проследить во времени можно только эти молекулы.
– Но они были бы слишком равномерно распределены, и изображение документа получилось бы расплывчатым, нечетким, не так ли? – спросил я.
– Гм. Возможно.
Идея все больше захватывала меня.
– Послушайте, дядюшка, да знаете ли вы, сколько заплатит вам полицейское управление за эту машину? Да она просто находка для следственных органов…
Я тут же осекся. Мне совсем не понравилось, как грозно вытянулся мой дядюшка, и я поспешил вежливо спросить:
– Вы, кажется, что-то хотели сказать, дядюшка?
У него все же замечательная выдержка, у моего дядюшки Отто. Он всего лишь заорал на всю лабораторию:
– Запоминай
И величественным жестом пророка он протянул вперед одну руку, а другую заложил за спину. Стекла окон задребезжали от его могучего баса.
– Дядюшка, вас могут услышать, – поспешно сказал я.
– Тогда сам перестань кричать, – ответил он.
– Но как же, дядюшка, вы достанете капитал, если не используете эту машину?
– Я еще тебе не все сказал. Я могу изображение материализовать, делать как настоящая вещь. А если эта вещь очень ценная?
Это уже был другой разговор.
– Вы хотите сказать, что-нибудь вроде затерянных документов, пропавших рукописей, первых изданий? Вы это хотите сказать?
– Нет. Здесь есть один трудность. Нет, два, даже три.
Я боялся, что он будет считать и дальше, но, слава богу, он ограничился всего лишь тремя.
– Какие же, дядюшка? – спросил я.
– Прежде всего я должен иметь вещь в настоящем, чтобы сфокусировать машину, иначе я не могу ее в прошлом найти.
– Вы хотите сказать, дядюшка, что можете достать из прошлого только то, что существует в настоящем, и на что вы сами сможете поглядеть собственными глазами?
– Да.
– В таком случае трудности номер два и три – это, должно быть, лишь теоретические трудности? Что же это за трудности, дядюшка?
– Я могу извлечь из прошлого вещь весом только в один грамм. Всего один грамм! Одна тридцатая унции!
– Почему? Машина не обладает достаточной мощностью?
Дядюшка раздраженно поморщился.
– Это обратная экспоненциальная связь. Вся энергия вселенной не сможет достать из прошлого предмет весом более двух граммов.
Это объяснение ничего мне не дало.
– Ну, а третья трудность? – спросил я.
– Видишь ли. – Он умолк, раздумывая. – Чем больше расстояние между двумя фокусами, тем гибче связь. Оно должно быть определенным, это расстояние, чтобы достать вещь из прошлого. Короче, я должен попадать ровно на сто пятьдесят лет назад.
– Понимаю, – сказал я (хотя ничего не понял). – Итак, резюмируем.
Я постарался вести себя как профессиональный юрист.
– Вы хотите достать кое-что из прошлого, что помогло бы вам приобрести небольшой капиталец. Это должно быть нечто реально существующее, на что вы можете поглядеть собственными глазами, следовательно, потерянные документы, представляющие историческую или археологическую ценность, исключаются. Вещь должна быть весом меньше одной тридцатой унции, следовательно, это не может быть брильянт «Куллинан» или что-нибудь в этом роде. Вещи должно быть не менее ста пятидесяти лет, так что какая-нибудь редкая почтовая марка исключается.