Ахматовские зеркала
Шрифт:
Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал [16] снова делается комнатой автора. Слова из мрака:
Смерти нет – это всем известно, Повторять это стало пресно, А что есть – пусть расскажут мне.Кто стучится? Ведь всех впустили. Это гость зазеркальный? Или То, что вдруг мелькнуло в окне…Шутки ль месяца молодого, Или вправду там кто-то снова Между печкой и шкафом стоит?Бледен лоб и глаза открыты… Значит, хрупки могильные плиты, Значит, мягче воска гранит…Вздор, вздор, вздор! – От такого вздора Я седою сделаюсь скоро Или стану совсем другой.Что ты манишь меня рукою?! За одну минуту покоя Я посмертный отдам покой.16
Зал – Белый зеркальный зал в Фонтанном доме (работы Кваренги) через площадку от квартиры автора.
Интермедия
Где-то вокруг этого места («…но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня…») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст…
«Уверяю, это не ново… Вы дитя, синьор Казанова…» «На Исакьевской ровно в шесть…»«Как-нибудь побредем по мраку,17
«Собака» – «Бродячая собака», артистическое кабаре десятых годов.
18
Содомские Лоты – см. Книгу Бытия.
19
Фонтанный грот – построен в 1757 г. Аргуновым в саду Шереметевского дворца; был разрушен в начале десятых годов.
20
Мадом де Ламбаль (фр.).
21
Чего хочет от меня мой принц Карнавал? (фр.). – Ред.
И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гётевского Брокена появляется Она же (а может быть – ее тень).
Как копытца, топочут сапожки, Как бубенчик, звенят сережки, В бледных локонах злые рожки, Окаянной пляской пьяна, —Словно с вазы чернофигурной, Прибежала к волне лазурной Так парадно обнажена.А за ней в шинели и в каске Ты, вошедший сюда без маски, Ты, Иванушка древней сказки, Что тебя сегодня томит?Сколько горечи в каждом слове, Сколько мрака в твоей любови, И зачем эта струйка крови Бередит лепесток ланит?Глава вторая
Иль того ты видишь у своих колен,
Кто для белой смерти твой покинул плен?
Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она – Козлоногая, посредине – Путаница, слева – портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина, другим – Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает:
Распахнулась атласная шубка! Не сердись на меня, Голубка, Что коснулась я этого кубка: Не тебя, а себя казню.Все равно подходит расплата — Видишь, там, за вьюгой крупчатой, Мейерхольдовы арапчата Затевают опять возню?А вокруг старый город Питер, Что народу бока повытер (Как народ тогда говорил), —В гривах, в сбруях, в мучных обозах, В размалеванных чайных розах И под тучей вороньих крыл.Но летит, улыбаясь мнимо, Над Мариинской сценой prima — Ты – наш лебедь непостижимый, — И острит опоздавший сноб.Звук оркестра, как с того света (Тень чего-то мелькнула где-то), Не предчувствием ли рассвета По рядам пробежал озноб?И опять тот голос знакомый, Будто эхо горного грома, — Наша слава и торжество!Он сердца наполняет дрожью И несется по бездорожью Над страной, вскормившей его.Сучья в иссиня-белом снеге… Коридор Петровских Коллегий [22] Бесконечен, гулок и прям.(Что угодно может случиться, Но он будет упрямо сниться Тем, кто ныне проходит там).До смешного близка развязка: Из-за ширм Петрушкина маска [23] [24] , Вкруг костров кучерская пляска, Над дворцом черно-желтый стяг…Все уже на местах, кто надо, Пятым актом из Летнего сада Веет… Призрак цусимского ада Тут же. – Пьяный поет моряк.Как парадно звенят полозья. И волочится полость козья… Мимо, тени! – Он там один.На стене его твердый профиль. Гавриил или Мефистофель Твой, красавица, паладин?Демон сам с улыбкой Тамары, Но такие таятся чары В этом страшном дымном лице —Плоть, почти что ставшая духом, И античный локон над ухом — Все таинственно в пришлеце.Это он в переполненном зале Слал ту черную розу в бокале Или все это было сном?С мертвым сердцем и мертвым взором Он ли встретился с Командором, В тот пробравшись проклятый дом?И его поведано словом, Как вы были в пространстве новом, Как вне времени были вы, —И в каких хрусталях полярных, И в каких сияньях янтарных Там, у устья Леты – Невы.Ты сбежала сюда с портрета, И пустая рама до света На стене тебя будет ждать.Так плясать тебе – без партнера! Я же роль рокового хора На себя согласна принять.На щеках твоих алые пятна;Шла бы ты в полотно обратно;Ведь сегодня такая ночь,Когда нужно платить по счету…А дурманящую дремотуМне трудней, чем смерть, превозмочь.Ты в Россию пришла ниоткуда, О мое белокурое чудо, Коломбина десятых годов!Что глядишь ты так смутно и зорко, Петербургская кукла, актерка, Ты – один из моих двойников.К прочим титулам надо и этот Приписать. О подруга поэтов, Я наследница славы твоей,Здесь под музыку дивного мэтра, Ленинградского дикого ветра И в тени заповедного кедра Вижу танец придворных костей…Оплывают венчальные свечи, Под фатой «поцелуйные плечи», Храм гремит: «Голубица, гряди!» [25] Горы пармских фиалок в апреле — И свиданье в Мальтийской капелле [26] Как проклятье в твоей груди.Золотого ль века виденье Или черное преступленье В грозном хаосе давних дней?Мне ответь хоть теперь: неужели Ты когда-то жила в самом деле И топтала торцы площадей Ослепительной ножкой своей?..Дом пестрей комедьянтской фуры, Облупившиеся амуры Охраняют Венерин алтарь.Певчих птиц не сажала в клетку, Спальню ты убрала, как беседку, Деревенскую девку-соседку Не узнает веселый скобарь [27] .В стенах лесенки скрыты витые, А на стенах лазурных святые — Полукрадено это добро…Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли, Ты друзей принимала в постели, И томился драгунский Пьеро, —Всех влюбленных в тебя суеверней, Тот, с улыбкой жертвы вечерней, Ты ему как стали – магнит.Побледнев, он глядит сквозь слезы, Как тебе протянули розы И как враг его знаменит.Твоего я не видела мужа, Я, к стеклу приникавшая стужа… Вот он, бой крепостных часов…Ты не бойся – дома не мечу, —Выходи ко мне смело навстречу —Гороскоп твой давно готов…22
Коридор Петровских Коллегий – коридор Петербургского университета.
23
Вариант: Чрез Неву за пятак на салазках. – Примеч. Ахматовой.
24
Петрушкина маска – «Петрушка», балет Стравинского.
25
«Голубица, гряди!» – церковное песнопение; пели, когда невеста ступала на ковер в храме.
26
Мальтийская капелла – построена по проекту Кваренги в 1798–1800 гг. во внутреннем дворе Воронцовского дворца, в котором потом помещался Пажеский корпус.
27
Скобарь – обидное прозвище псковичей.
Глава третья
Ведь под аркой на Галерной…
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем.
То был последний год…
Петербург 1913 года. Лирическое отступление: последнее воспоминание о Царском Селе. Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:
Были святки кострами согреты, И валились с мостов кареты, И весь траурный город плылПо неведомому назначенью, По Неве или против теченья, — Только прочь от своих могил.На Галерной чернела арка, В Летнем тонко пела флюгарка, И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл.Оттого, что по всем дорогам, Оттого, что ко всем порогам Приближалась медленно тень,Ветер рвал со стены афиши, Дым плясал вприсядку на крыше И кладбищем пахла сирень.И царицей Авдотьей заклятый, Достоевский и бесноватый Город в свой уходил туман,И выглядывал вновь из мрака Старый питерщик и гуляка, Как пред казнью бил барабан…И всегда в духоте морозной, Предвоенной, блудной и грозной, Жил какой-то будущий гул…Но тогда он был слышен глуше, Он почти не тревожил души И в сугробах невских тонул.Словно в зеркале страшной ночи, И беснуется и не хочет Узнавать себя человек, —А по набережной легендарной Приближался не календарный — Настоящий Двадцатый Век.А теперь бы домой скорееКамероновой ГалереейВ ледяной таинственный сад,Где безмолвствуют водопады,Где все девять [28] мне будут рады,Как бывал ты когда-то рад.Там, за островом, там, за Садом,Разве мы не встретимся взглядомНаших прежних ясных очей?Разве ты мне не скажешь сноваПобедившее смерть словоИ разгадку жизни моей?28
Музы. – Примеч. Ахматовой.
Глава четвертая и последняя
Любовь прошла – и стали ясны
И близки смертные черты.
Угол Марсова Поля. Дом, построенный в начале XIX века братьями Адамини. В него будет прямое попадание авиабомбы в 1942 году. Горит высокий костер. Слышны удары колокольного звона от Спаса на Крови. На Поле за метелью призрак дворцового бала. В промежутке между этими звуками говорит сама Тишина:
Кто застыл у померкших окон, На чьем сердце «палевый локон», У кого пред глазами тьма? —«Помогите, еще не поздно! Никогда ты такой морозной И чужою, ночь, не была!»Ветер, полный балтийской соли, Бал метелей на Марсовом Поле, И невидимых звон копыт…И безмерная в том тревога, Кому жить осталось немного, Кто лишь смерти просит у Бога И кто будет навек забыт.Он за полночь под окнами бродит, На него беспощадно наводит Тусклый луч угловой фонарь, —И дождался он. Стройная маска На обратном «Пути из Дамаска» Возвратилась домой… не одна!Кто-то с ней «без лица и названья»… Недвусмысленное расставанье Сквозь косое пламя костраОн увидел. – Рухнули зданья… И в ответ обрывок рыданья: «Ты – Голубка, солнце, сестра!Я оставлю тебя живою, Но ты будешь моей вдовою, А теперь… Прощаться пора!»На площадке пахнет духами, И драгунский корнет со стихами И с бессмысленной смертью в грудиПозвонит, если смелости хватит… Он мгновенье последнее тратит, Чтобы славить тебя. Гляди:Не в проклятых Мазурских болотах, Не на синих Карпатских высотах… Он – на твой порог! Поперек.Да простит тебя Бог!(Сколько гибелей шло к поэту,Глупый мальчик, он выбрал эту. —Первых он не стерпел обид,Oн не знал, на каком порогеОн стоит и какой дорогиПеред ним откроется вид…)Это я – твоя старая совесть — Разыскала сожженную повесть И на край подоконника В доме покойника Положила — и на цыпочках ушла…Послесловие
Часть вторая
Решка
…Я воды Леты пью,
Мне доктором запрещена унылость.
In my beginning is my end.
Место действия – Фонтанный Дом. Время – 5 января 1941 г. В окне призрак оснеженного клена. Только что пронеслась адская арлекинада тринадцатого года, разбудив безмолвие великой молчальницы-эпохи и оставив за собою тот свойственный каждому праздничному или похоронному шествию беспорядок – дым факелов, цветы па полу, навсегда потерянные священные сувениры. В печной трубе воет ветер, и в этом вое можно угадать очень глубоко и очень умело спрятанные обрывки Реквиема. О том, что мерещится в зеркалах, лучше не думать.
29
В моем начале мой конец. Т. С. Элиот (англ.).