«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!». «Сталинский сокол» № 1
Шрифт:
Однажды Мария повезла в Махачкалу на санитарной машине тяжелобольных. На обратном пути ей встретились Саша с Вадимом, которые ездили в город прикупить кое-что из мелочей. Заметив знакомую машину и Марию в кабине, Фадеев выскочил на проезжую часть дороги так резко, что шофер едва успел затормозить. Галантно открыв дверцу, Вадим пригласил Марию посетить фотоателье и сфотографироваться на память. Попытки отговориться – мы спешим, нет времени – успеха не имели. Друзья уговорили Марию, и они пошли сниматься. Сначала сфотографировались втроем, потом по отдельности, а потом Вадим попросил фотографа снять Сашу с девушкой вдвоем. «Вы не обращайте внимания, что она стесняется, – говорил он фотографу, – фотографии, которые вы сделаете, они будут хранить до конца своей жизни,
Вадим был одаренным человеком, и если бы родители сумели совладать в детстве с его своенравным, буйным характером, из него мог бы получиться прекрасный музыкант или артист.
Но получился незаурядный летчик – напористый, дерзкий, мастер высшего пилотажа. Только вот с дисциплиной в воздухе не всегда было в порядке.
В Манасе он увлекся художественной самодеятельностью – стал неизменным режиссером всех вечеров в полку, а по совместительству конферансье с юмористическим уклоном. Зрители начинали смеяться, едва его высокая, бородатая фигура появлялась на самодельных подмостках. Он был природным юмористом, разбрасывающим шутки направо и налево. Они рождались у него без всяких усилий, как бы сами по себе.
– А сейчас, – раздавался его красивый бас, – перед вами выступит лауреат международных и межпланетных конкурсов чечеточников, всемирно известный танцовщик… – Эффектная пауза – и громовым голосом: – Андре-ей Тру-у-уд!
Выждав, пока затихнут аплодисменты, он, хитро поведя глазами под косматыми бровями, доверительно разъяснял: «Труд – это псевдоним. Специально для начальства. Настоящей его фамилии никто не знает, даже я и он сам».
Зрители покатываются со смеху.
Под аплодисменты на подмостки подымался Андрей и на листе фанеры, положенном заранее, под звуки баяна и двух гитар, лихо отбивал сербияночку. Потом обычно выступал со своими стихами Пал Палыч Крюков, а после него наступала очередь самого Фадеева. Под баян он исполнял русские романсы и народные песни. Заканчивались вечера танцами.
Учеба, отдых – время летело незаметно. Пришла глубокая осень, стало пасмурно, дождливо, и молодежи пришлось уйти в бараки.
13
«Всем срочно к штабу!» – выкрикивал вестовой и бежал дальше. Летчики подхватились, на бегу застегивая гимнастерки и пояса с пистолетами. Уже на подходе послышались позывные московского радио.
Не успели летчики обменяться приветствиями, как из репродуктора послышалось: «Экстренное сообщение Совинформбюро: успешное наступление наших войск в районе Сталинграда. На днях наши войска, – торжественно начал читать Левитан, – расположенные на подступах к Сталинграду, перешли в наступление против немецко-фашистских войск». Из сообщения вытекало, что наступление началось на двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда. Прорвав оборонительную линию противника протяженностью тридцать километров на северо-западе в районе Серафимовича, а на юге от Сталинграда – протяжением двадцать километров, советские войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись на шестьдесят-семьдесят километров. Советскими войсками заняты город Калач на восточном берегу Дона, станция Кривоузинская и город Абганерово.
– За три дня семьдесят километров! – воскликнул Валентин Фигичев. – Вот это да! Просто не верится.
– Погоди, тут, кажется, дело не только в этом, – задумчиво проговорил Покрышкин. – Вспомни, Валя, карту! Калач, Кривая Музга, Абганерово… Что же получается? Выходит, что немцев окружили… Представляешь, армию Паулюса окружили!
– А сколько их там осталось в кольце? – спросил Адрей Труд, начавший осознавать важность случившегося. И тут до него дошло. – Ура-а-а! – закричал он и подбросил свою фуражку вверх. Все стали обнимать и поздравлять друг друга.
– Товарищи! – послышался радостный голос заместителя командира полка по политической части Погребного. – По случаю замечательной победы наших войск под Сталинградом открываю митинг. Кто желает взять слово?
Десятки рук потянулись вверх.
После митинга Покрышкин возвращался в общежитие с Фигичевым. Этот высокий, смуглый летчик, больше похожий на латиноамериканца, чем на уроженца Урала, любитель шуток и розыгрышей, сегодня был непривычно грустен. Совсем недавно ему присвоили звание Героя Советского Союза, и в полку уже знали, что в ближайшее время Валентина отправят на учебу в Военно-воздушную академию.
Их представляли вместе – Покрышкина и Фигичева, двух лучших летчиков в полку, начавших войну с июня сорок первого в Молдавии. Они имели почти одинаковые показатели в боевой работе, даже у Покрышкина немного лучше, но вот Саше не повезло – он «не прошел», а Валентина утвердили.
Исподволь бросая на Фигичева быстрые взгляды, Саша вспоминал совместно пройденные военные дороги и удивлялся про себя – до чего же переменчивы судьбы людей на войне.
О Фигичеве в дивизии заговорили буквально за несколько дней до войны. Во главе звена «МиГ-3» он охранял государственную границу у села Пырлица в Молдавии и по первому сигналу взлетел со своим звеном на перехват немецкого разведчика «Ю-88». Предупредительным огнем «Миги» потребовали, чтобы разведчик следовал за ними, но «юнкерс» нагло развернулся, прибавил моторам обороты и направился в сторону Румынии.
Не успел Фигичев приземлиться на своем аэродроме, как в штабе дивизии поднялся страшный шум. Разъяренный комдив Осипенко тут же отправил в Пырлицу командира полка Иванова разбираться с Фигичевым, но Валентину повезло – началась война.
Фигичев принимал участие в том беспримерном по своей дерзости налете на Бельцы, когда пятерка отчаянных летчиков под руководством комэска Атрашкевича, прорвавшись сквозь мощный заградительный огонь немецких зенитных батарей, атаковала колонну гитлеровских войск под Бельцами и нанесла ей такой урон, что на какое-то время задержала эту ползучую армаду и дала передышку пограничникам, изнемогавшим в неравной борьбе у реки Прут. При повторном налете на Бельцы комэск Атрашкевич геройски погиб, и эскадрилью принял Покрышкин.
Через несколько дней, при возвращении с боевого задания, его эскадрилья попала в грозу, и в условиях плохой видимости Фигичев, проявив своеволие, увел звено в неизвестном направлении.
По возвращении Саша попал под горячую руку комдива Осипенко и с должности комэска был снят. В отношениях с Фигичевым после этого установился холодок, но какие обиды могли быть в то тяжкое время между летчиками, каждый день заглядывавшими смерти в глаза.
Уже на следующий день они четверкой вылетели на прикрытие моста в районе Рыбницы и встретили там «Ю-88». Первым бомбардировщика атаковал Фигичев, но безуспешно, стрелял с дальней дистанции. Тогда Саша подкрался снизу, сблизился и уже готов был открыть огонь, когда пулеметная очередь немецкого стрелка вдребезги разнесла фонарь его кабины и он чудом остался жив, поскольку пуля попала в прицел. Пришлось срочно возвращаться, а Фигичев «юнкерса» все-таки добил.
На следующее утро Саша вместе с Лукашевичем прикрывали Фигичева, когда тот вел разведку, и из-за того, что тройкой они мешали друг другу маневрировать, Покрышкин был подбит прямым попаданием в самолет зенитного снаряда. До своих он добрался лишь через несколько дней. После этого случая он отказался от полетов тройкой, хотя формально это было нарушением инструкции.
Как-то над аэродромом полка появился немецкий разведчик «хеншель». С намерением его снять взлетели двое – Фигичев и Дьяченко, но оказалось, что разведчика прикрывают «мессершмитты». Завязался бой – двое наших против шестерки немцев. Очень скоро немцы ранили Дьяченко, и он сел возле деревни, чтобы перевязать рану. Увидев, что «мессершмитты» взяли Фигичева в «клещи», Дьяченко, с наспех перевязанной раной, вновь запустил мотор своего самолета, взлетел, набрал высоту и, видимо, потерял сознание, потому что его машина вдруг камнем пошла к земле. Но немцев его появление испугало, и они ушли к себе.