Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Прихотливые изгибы реки. Отроги гор. Пасть. Щит. Клыки.
– Это не оружие силы, – в голосе Судьбы больше не было веселья. – Не оружие воина. Не оружие войны. Но ты так и не сказал, что это.
– Оружие хитрости. Оружие лавагета. Оружие победы.
Пальцы вновь пошли по завитушкам на черной бронзе – молния, трезубец, меч Таната… серп.
Губы пошевелились, облекая в слова решение.
– Ты хотел меня видеть, отец.
* * *
–
У подножия Офриса гулял отчаянный северный ветер. Борей успел где-то основательно хлебнуть, теперь дул во всю мощь, не считаясь с тем, что пора была летняя, когда наливаются соком фрукты и распускаются самые яркие цветы. Хмельной Борей горстями зачерпывал от костра густые смоляные клубы дыма – швырял в небо. Упрямо подворовывал аромат жареной баранины, в равных пропорциях мешал с запахами вина, дикого лука, пота, чьим-то пением, смехом – и разносил по всей Фессалии, аж до Олимпа собрался добросить, чтобы и там порадовались: вот, весело живется в лагере Крона.
Кто-то ритмично и тяжело выбивал по дереву диковатый ритм. В синих, разбавленных огнем сумерках свистели копья и сорванные голоса вскрикивали: «Без промаха!» или «Куды кидаешь, мазила?!» На залитой лунным светом площадке свились два мускулистых гиганта – срослись в борьбе.
Какой-то титан отвернулся от костра. Лениво бросил: «Крон, это не твой старшой пожаловал?»
Второй чуть нагнулся вперед, к огню, и стало видно его лицо: худое, остроскулое, будто неумелый скульптор тесал, да позабыл сгладить углы. В черных кудрях опасной змейкой путалась седина, и в бороде серебристая прядь текла ручейком между двумя ровными черными берегами.
– А что, не видать, что ли? – голос оказался не гулким, как я помнил, а высоким, сипловатым. Хотя, когда сидишь у кого-то в брюхе – многое кажется иным. – А ну-ка двиньте задницы, пусть парень обогреется. Эгеон, да хватит уже лапы за бараном тянуть! Седьмого лопаешь! Или у тебя на каждую руку – по брюху?
Сторукий исполин, сидевший в отдалении от костра, гулко вздохнул и вернул золотистую от жира тушу на место. Какой-то титан тут же принялся ловко оделять всех сидящих мясом. Двое-трое сдвинулись в сторонку, и место у огня нашлось не только мне, но и двум спутникам.
– Это с тобой Эвклей, что ли? – прищурился Крон, когда распорядитель плюхнулся по правую мою руку. – А я все думал – куда он из той ловушки делся. Я ж его не навсегда туда посадил – так, поучить, а то дерзок стал – спасу нет.
– Кому надо – тому дерзок, – буркнул Эвклей, который уже успел уволочь к себе поближе целую баранью ногу. Тартар знает, как он собрался ее сожрать и не лопнуть. Хотя у Эвклея по этой части талант побольше, чем у отца, глотавшего собственных детей…
– А кто там второй?
Второй, слева, молчал и скорбно каменел лицом, и Борей не решался швырять в него своими порывами – от уважения к внушительности мины.
– Да это, вроде, сынок Япета, – сказал кто-то. – Который вещий. А Япет разве не здесь?
– Прислал сказать, что не приедет, – голос, густой как сливки, пролился от высокого и до крайности с виду могучего титана со светлой бородой, аккуратно собранной в косицы. У титана был вид семейственный и основательный, стало быть – Атлант, который заявил о своем выходе из войны и поселился где-то на краю света с дочерьми-Плеядами.
А дочери, наверное, там, где слышен женский смех и крики: «Поймала!» – «Майя, так нечестно!» – «А давайте пойдем посмотрим драконов!»
– Праздник нынче, – Крон кивнул на подножие Офриса, занятое гульбищами, кипевшее от спортивных игр, звеневшее от диковатых напевов. – Самый долгий путь Гелиоса… самая короткая ночь, то есть. Значит, самая дорогая. Вот и собрались, почти все, отметить. Даже Паллант где-то тут бродит, о своей женушке вздыхает – как бы ее на Олимпе кто не увел, а то я слышал, у Зевса к этому способности, да?! Я-то думал, она с тобой тут появится – с мужем повидаться лишний раз…
Прометей окаменел лицом особенно скорбно: в спутники ему меня навязала как раз подземная титанида.
Эвклей-то навязался сам – едва я тайно взялся за сборы. Распорядитель, сочно хрупая грушей, почесал лысину и заявил:
– В одиночку к Офрису, как же. Дурень.
И потопал собираться, то есть, искать самый засаленный хитон – «Чтобы аж кони от запаха быстрее бежали». За время пути через Фессалию хитон малость проветрился, но есть у меня нехорошие подозрения, что по дороге нас ни разу не остановили именно из-за него.
А Прометея Стикс притащила к конюшне, когда я уже четверку выводил.
– Он едет с тобой, – сказала голосом, леденящим, как воды ее реки (хотя она и чашу с нектаром таким голосом передать просит).
Слова будто пролились за шиворот Прометею, который скрючился и виновато заморгал.
– Шутишь, – бросил я, не удивляясь тому, что титаниде известен мой замысел.
– Он поедет с тобой к Офрису.
«Соглашайся, невидимка, – смачно посоветовала Судьба. – И Деметру с Герой за компанию прихвати: если уж брать с собой тех, кто тебя раздражает…».
Впрочем, нрав Стикс известен – спорь не спорь. Упрямство Прометея тоже не сегодня – так завтра воспоют аэды.
– Колесницу пусть берет свою. Отстанет – ждать не буду.
Прометей не отстал. А уже когда устраивались на ночлег, ровно на полпути, вдруг обронил глухо и не по-своему коротко:
– У меня брат там… младший. Эпиметей. Верен Крону. Хочу поговорить… убедить… понимаешь?
– Дурень, – припечатал из темноты Эвклей, непонятно кого имея в виду.
Может, даже всех.