Академия егерей
Шрифт:
Чужие пальцы дергали меня за волосы, касались лица и шеи, мазали, водили кисточками, кололи шпильками, утягивали в корсет. Одно радовало — княжна должна выглядеть прилично, так что никаких вырезов и оголенных плеч. Серо-голубой цвет. Не мой любимый, но в целом я была не против оставить это платье себе. Как раз подойдет, чтобы в нем выступить перед магистрами на защите. Старичье до сих пор предпочитало видеть женщин в платьях.
Я не кусала губ, не шарахалась от этих прикосновений, я принимала их как должное — необходимая процедура, мелкое неудобство на пути к моей основной цели. Наконец мое лицо прикрыла тонкая почти полностью прозрачная кисея, а на шее оказалось тяжелое ожерелье из зеленых камней — символ княжеской ветви — почти что ошейник. И в окружении воспитателей в черном я впервые за годы немилости вышла ко двору.
Отец не изменился. А ведь прошло десять лет с того дня, как я его видела в последний раз. Вряд ли он пользовался обычными эликсирами, тут было что-то другое. Морфированные эликсиры индивидуального подбора? Направленная метаморфика? Скорее всего, несколько алхимиков из тех, которые толпились за троном, занимались круглосуточно поддержанием внешнего вида и здоровья князя.
— Дочь моя, мы рады приветствовать тебя. Возрадуйся! В этот знаменательный день тебе дано мое благословение исполнить долг перед семьей и княжеством...
Бред. Я же не героиня романтического романа, чтобы выслушивать этот бред! И как я раньше не замечала? Этих бессмысленных слов? Вряд ли отец хотел кого-то впечатлить ими. Он и так князь. Скорее всего, он просто был без ума от собственных слов и голоса.
Отец говорил что-то ещё. Я слышала, но не слушала. Потому что все важное уже было сказано. Да-да, мне обещали красивые безделушки и блестящее платьице. Как будто мне три годика и я тянусь ко всему что сверкает.
Потом стало интереснее, слово взяли советники. Разговор велся об укреплении отношений между странами. Под конец дали высказаться даже госпоже Ферден. Ее мутные глаза тут же прояснились, когда она срывающимся голосом сказала о том, какая это честь для меня, какая радость для остальных.
Ах, какая прелесть! Даже слезы умиления навернулись на глаза!.. Как бы не так.
Меня больше интересовали отражения в зеркальных стенах и потолке. Они множились, лица присутствующих становились гротескными. Подобострастно заискивали советники, с благоговением складывали руки на груди воспитатели и княжеские магистры.
А отец в каждом зеркале почти не менялся. Что ж, окружающие были ему настолько же безразличны, как и я. Это немного радовало — быть одной среди многих.
Впрочем, на моем лице тоже было видно мало эмоций. Да, я — истинная дочь своего отца. Я чуть дернула уголком губ, а мои отражения заметно ухмыльнулись.
А потом меня настигло откровение.
Ведь мы действительно с отцом похожи. Не просто выражением лица, и чертами лица. Меня всегда удивляло, что мы — все четыре сестры — были одинаковы. Не близнецы, но всё-таки никаких отклонений — глаза и волосы одного цвета. Телосложение и черты лица тоже слишком сходные, чтобы это было случайностью. У нас очень крепкое здоровье, никаких отклонений во внешности, повышенная выносливость, отличные умственные способности, высокий магический потенциал и вместе с этим сохранившаяся способность родить и выносить. Невозможно для всех четырех!
Если только нас не морфировали еще в утробе матери…
Ну, конечно! Я едва удержалась, чтобы не хлопнуть себя по бедру.
Ведь даже ярко синий цвет глаз — он не так часто и встречался среди жителей княжества — явно рецессивный признак. Удержать его и закрепить навсегда можно было только при помощи вмешательства морфированных веществ в организм еще не родившегося ребенка. Но это один признак, а нужно удержать гораздо больше. А это значило, что процент удачных проб был невысок. К тому же результат мог быть не стойким и пропасть в первые два-три года жизни ребенка.
Однако. Я ухмыльнулась еще сильнее. Скорее всего, у меня могло быть гораздо больше сестер, но прошли отбор только четыре.
Какая замечательная у меня наследственность… Дорогая, что характерно. И какое жуткое стремление создать уникальный продукт. Алская княжна — идеальная жена, за которой очередь женихов стояла.
Да, это было рационально. Все происходящее было просто рационально. Человек на троне просто делал все, чтобы укрепить и распространить свою власть. Но я не хотела в этом участвовать.
Пока я размышляла, разговоры закончились. Мое присутствие здесь вообще не имело смысла. Мне даже не нужно было никаких документов подписывать, за меня это уже сделали. Отец хотел показать свою власть? Разве мне есть дело до нее? Я уже решила, какой будет моя жизнь, и менять свое решение не собиралась.
8. Эгиль
Я словно запертая в клетке мантикора ходил от одной стены к другой стене. В комнате был полумрак, освещаемый всего лишь свечами у стен. Плотные шторы сдерживали утренний свет.
Я потер глаза, наверное, стоило встать из-за стола, раздвинуть шторы и впустить наконец утро. Но для меня на самом деле длился вчерашний бесконечный день.
После аудиенции и разговора с Хафстейдном я долго не мог прийти в себя. Ранее я бы взялся за любимые книги, возможно, по десятому разу листал страницы «Тактики и стратегии» Левюра Роско, но в этой комнате не было моих любимых книг. И моих вещей. И кровать была другой. Цвет штор, коврик у кровати, мой ученический меч, старые доспехи, из которых я вырос, стопки толстых тетрадей с конспектами — все это исчезло вместе с множеством мелочей, которые составляли мою жизнь.
Они не стали бы хранить мои вещи десять лет. Это было бы глупо. Я понимал это. Но все равно что-то внутри меня кричало, что это не должно быть так: я не должен жить в чужой комнате и по крохам восстанавливать свой быт.
Эту ночь не мог толком заснуть. Кошмар разбудил меня, когда до рассвета было еще далеко. Пытаться заснуть я не пробовал. Ужас снова и снова не давал мне этого сделать. А вдруг я закрою глаза, а сон — жуткий и всепоглощающий, такой, из которого невозможно вырваться — вернется… Остаток ночи я провел, разбирая документацию. И заодно искал способ, как разорвать брачный договор.