Академия Грейс
Шрифт:
На несколько мгновений я забыла, как дышать. Замерла, неверяще глядя на серьезного отца. И лишь когда перед глазами потемнело, шумно выдохнула и даже головой потрясла. Я сплю? Как-то очень уж все бредовое видение напоминает! Этого же просто не может быть!
— Верея никогда не была покорной, предпочитала сама выбирать свою судьбу и часто плыла против течения… Неудивительно, что из секты она сбежала. Именно тогда мы и встретились в первый раз. И артефакт скрывал не только истинный цвет ее силы, но и ауру, чтобы сектанты ее не поймали. Верея писала, что так и не нашла смелости
Отец отвел взгляд и сжал губы, а я подобралась, поняв, что сейчас наконец-то узнаю страшную тайну.
Ту самую, которую от меня берегли всю жизнь. Или же меня — от нее.
— Это был обычный день, — с трудом, словно слова царапали горло, вымолвил папа. — Я еще не знал, что произошло с Вереей, еще не получил ее письма. Давило что-то здесь, — он на миг прижал ладонь к сердцу, — но я привык переживать за нее. И в тот день… Если бы я знал, что случится, никогда не оставил бы тебя и Даниэля одних!
Я вздрогнула от неожиданности. При чем здесь Дан?!
«При всем», — эхом отдалось в душе.
— Ты этого не помнишь. Не можешь помнить… Нам с отцом Дана пришлось ненадолго отлучиться, и мы оставили вас вдвоем. Не в первый раз, на Дана всегда можно было положиться, к тому же на доме стояли защитные чары, и я даже представить не мог, что они окажутся столь хрупкими… на один удар этой твари.
Не помню?..
Правильнее было бы сказать — не помнила. Но сейчас с каждым словом отца оживало что-то в моей душе. Какой-то уголок, в котором, покрытые пылью, томились за крепкой дверцей воспоминания. В том числе и те, которые я сама туда задвинула. Чтобы никогда-никогда к ним не возвращаться.
Тикают часы. Слишком громко, и каждый удар стрелки отдается в голове болью. А может, это и не часы вовсе — сотрясаются стены, ползет по потолку трещина, клавишами пианино под неумелыми пальцами взлетает паркет… Воздух густеет, обретает цвет. Он выгибается дугой, словно кто-то невидимый давит с другой стороны реальности. Это ведь его контуры все четче проступают на молочно-белой пленке, идущей мелкой рябью?..
И дело действительно не в часах. Просто каждый удар невидимки приходится на удар секундной стрелки.
Тик-бом, бом-так…
Страшно. Боги мои, как же страшно! Дан тащит меня за руку по лестнице, чьи ступеньки пляшут и выскальзывают из-под ног. Но он старше и сильнее, держит крепко, не отпуская, не позволяя ужасу окончательно завладеть мною.
— Мы ведь быстрее всех, Грейси! — задыхаясь, на бегу тараторит он, и его уверенность успокаивает. Дан не боится — а значит, не стоит и мне. — Нас никто не догонит, верно?
В спальне наверху тоже стоят часы. Они гораздо больше тех, что напугали меня в гостиной, и звучат куда громче и внушительнее.
Тик-топ. Топ-так…
Словно кто-то идет по коридору и пол прогибается под чересчур тяжелыми шагами.
Дан дышит слишком быстро, слишком сильно сжимает мою ладонь, но я молчу, завороженно вслушиваясь в музыку механических шестеренок и скрипучих половиц.
— Лезь туда, Грейси! — шепчет он, подталкивая к огромной кровати, застеленной тяжелым, свисающим до самого пола покрывалом. — Живо!
Там пыльно и наверняка водятся пауки; пауков я боюсь так, что никакая сила не способна загнать меня в их обиталище.
— Дан!.. — умоляя, вскрикиваю я, цепляясь за его руки.
Ледяные пальцы накрывают мои трясущиеся ладошки, карие глаза Даниэля слишком серьезны, как и голос:
— Мы играем в прятки, Грейси. Всего лишь играем. Лезь под кровать. Пауков там нет. И лежи тихонько, как мышка, пока я тебя не позову. Я или твой отец, слышишь? Ты же не хочешь проиграть?
Проиграть я не хочу. И Дану верю на слово, а потому смело лезу в пыльную темноту. Край покрывала опускается, скрывая комнату и Даниэля, а через три удара стрелки тишина взрывается такой какофонией звуков, что я почти теряю сознание.
Меня колотит от страха; но Дан сказал, что нужно вести себя подобно мышке, и я покорно лежу, обхватив голову руками, и плачу так тихо, что не слышу сама. Да и как можно что-то расслышать в том безумии, что творится в комнате?
— Грейс? Грейс-с-с… Иди сюда! Иди сюда, малышка, и мы с-с-славно поиграем…
Чужой голос, шипящий, торжествующий, вползает в уши, и тело парализует ужас. Я уже не плачу и даже не дышу, глядя, как медленно, но неумолимо приподнимается покрывало.
— Дан… — беззвучно шепчут губы, и покрывало вновь падает на пол, а дикий вопль сотрясает дом.
— Грейси… — слышу я через долгое-долгое время. И еще столько же не решаюсь вылезти, хотя точно знаю, что звал меня Даниэль.
Но он больше не зовет, и мне страшно… И когда страх становится нестерпимым, я вылетаю из своего укрытия, запинаюсь о неподвижное тело, разбиваю колени и локти — но не плачу. Потому что никакие ссадины не идут в сравнение с тем, что случилось с Даном.
Я сижу на полу и вздрагиваю от жуткой тишины, нарушаемой лишь отвратительно-громкими щелчками секундной стрелки чудом уцелевших часов; они лежат на боку, но все равно упрямо идут.
Так же упрямо, хоть и не в пример тише, стучит сердце Дана. Его глаза открыты, но меня, зареванную и выпачканную в его же крови, он не видит. И не слышит, как я, срывая голос, умоляю его вернуться…
— Не знаю как, но он уничтожил ту тварь, — спугнул жуткие воспоминания голос отца. — Дан… талантливый мальчик.
Даже слишком. Талантливый, нахальный, самоуверенный… дурень.
Я задохнулась от вновь нахлынувшего ужаса, осознавая, как близко от Дана прошла тогда смерть. Не прошла даже — задержалась, коснулась ледяной костлявой дланью.