Шрифт:
Академия Космического Флота: Иллюзия выбора
Глава 1. Возвращение на станцию
/командор Киар Леру/
Анестэйша Радосская. Стася. Станислав Радонежский. Стас.
Любое из этих имён заставляет меня сглатывать сухим горлом. В лёгких резко заканчивается кислород, во рту пересыхает, а внутри всё начинает мелко вибрировать. Меня накрывает потоком эмоций. Её эмоций. Когда я закрываю глаза, то чувствую пряный аромат с древесными нотами, слышу стоны с привкусом сладкой лесной земляники, вижу приоткрытые искусанные губы, осязаю восхитительную обнажённую светло-фарфоровую кожу и пропускаю сквозь пальцы прядки коротких, но удивительно
Стоит только подумать о том, что могло бы произойти в истребителе, несущемся на второй световой, как кровь в жилах превращается в раскалённую лаву. Если бы ни эти проклятые астероиды, если бы ни бортовой компьютер «Тигра»…. То что тогда? Анестэйша бы не остановилась. Я бы продолжил.
Шварх! Я ненавидел то астероидное облако и в то же время понимал, что всё сложилось для меня отчасти самым наилучшим образом. Стала бы Анестэйша относиться ко мне лучше, если всё-таки всё произошло бы? Не думаю. Все четыре дня, что мы летели на главную станцию Академии, меня лихорадочно колотила внутренняя дрожь, когда я ощущал её брезгливость и омерзение. Зная её характер, предположу, что она сделала бы всё возможное, чтобы в будущем избегать встреч со мной. Перевелась бы на другое направление или вовсе в филиал Академии Космического Флота, расположенный в паре галактик от главной станции.
Я чувствую, что подыхаю без её эмоций. Пристрастился к ним, как конченный наркоман. И ладно, учил бы её на своём направлении, исподтишка незаметно бы смаковал мускусно-пряные эмоции, так нет же! Меня всего передёргивает, когда я вижу её с кем-то из кадетов: с этим недоразумением, таноржцем-гуманитарием Натаном Танеко или волосатым ларком Диком Раймоном, который при всех её унижал в столовой! Почему она вообще с ними общается?! Почему при виде них её эмоции окрашиваются ещё ярче, вспыхивают ещё сильнее?! Выгнал бы их к шварховой матери из Академии, да оба, к сожалению, не на моём направлении.
Усмехнулся, вспомнив, как кадет Раймон сдавал мне стратегию и тактику ведения боя, его прокисший страх, когда в аудитории остались только мы вдвоём. Я прижал его к парте, сообщив, что он может уйти из аудитории лишь с двумя оценками: «отлично» в случае, если пообещает даже не дышать в сторону Анестэйши Радосской, и «неудовлетворительно» при любом другом раскладе. Кажется, в тот день у меня случилась интоксикация Анестэйшей.
Экзаменационная сессия закончилась, и, чувствуя, что окончательно слетаю с катушек, я попросил брата отправить меня куда-нибудь подальше. Допросился на свою голову! Он бы ещё попросил собрать варп-двигатель на солнечных батареях! Хотел улететь как можно дальше и надолго, а, в итоге, посвежевший и помолодевший Юлиан сообщил мне, что кто-то должен слетать на Захран и проверить Аппарат Управления Планетой, а на всякий случай и весь ближний круг Игнара Радосского на предмет искусственно синтезированного гипноза. Мол, раз даже среди офицеров Космического Флота оказались предатели как Теонора Рувз, и зависимые, как капитан Стивен Валлуни, то никому другому, кроме как своему собственному младшему брату такое ответственное задание он поручить не может.
Нет, определённо, выздоровевший Юлиан – это зло. Лучше бы он болел, как и раньше, безвылазно сидел бы в своём кабинете и не давал бы мне таких идиотских поручений! Весь мой «отпуск» от Анестэйши вылился в три недели пребывания на грязной замусоренной планете среди знакомых её отца, и каждый божий день я сбивался где-то на шестом десятке, когда считал, сколько раз слышал её имя.
Бесит Юлиан. Бесит то, что она называет его «Юлианом», а не «адмиралом Леру». И то, что чай в его кабинете пьёт, тоже бесит. Мятный, шварх его, чай. Мятный! Всё бесит!
С силой ударил по панели своего скоростного «Ястреба», затем опомнился и потянул штурвал на себя, щёлкнул тумблерами, разворачивая двигатели на сто восемьдесят градусов. Слишком большую скорость набрал, надо сбрасывать, чтобы зайти в шлюз станции. Я, конечно, и не на таких скоростях на флаерах на родном Цварге парковался, но Юлиан не одобрит, да и защитная сирена станции взревёт, фиксируя нарушение, потом ещё перед советом адмиралов оправдываться…
Залетел в шлюз легко и плавно, несмотря на кипящее внутри раздражение. Впрочем, раздражение меня обуревало уже как минимум месяц, а потому, не переодеваясь и не заскакивая в бокс, сразу направился в кабинет Юлиана. По-хорошему надо было сменить традиционные для Захрана джинсы и кожаную куртку на форменный комбинезон космофлота, но мне было не до этого.
Когда зашёл в помещение, практически с ноги открыв дверь, испытал разочарование и облегчение вместе взятые. Разочарование – потому что Анестэйши здесь не было, облегчение – потому что Анестэйши здесь не было.
– О, привет, Киар! Не ожидал увидеть тебя так скоро на станции, – не отрывая глаз от экрана компьютера, произнёс Юлиан. Он, как обычно, работал сразу за тремя мониторами. – Думал, ты задержишься на Захране на месяц или полтора.
– На этой помойке? Мне там нечего делать, – произнёс, не здороваясь, и направился к графину. Налил себе бокал какой-то мутно-оранжевой жидкости и чуть не выплюнул.
– Сок?!
– И всё-таки тебе явно там было, что поделать, раз ты забыл, что на станции алкоголь запрещён, – усмехнувшись, ответил мне старший брат.
Шварх. Подловил. Бары на Захране меня, действительно, вполне устраивали. Поморщился.
– Ну, так что? – поторопил меня Юлиан, с усмешкой наблюдая, как я пью сок.
– Что-что? Проверил всех, – выдохнул, отстраняясь от бокала и подходя к иллюминатору. – Игнар Радосский та ещё скотина, запугал всех, кого смог, а кого не смог – подкупил деньгами. От большинства так и разило скисшей паникой, когда называл его имя. Но все сразу же выдыхали, когда слышали, что он отстранён от Аппарата Управления Планетой, его исследовательские лаборатории конфискованы космофлотом, а сам он находится в розыске. Не думаю, что он прилетит на Захран, это плохое место, чтобы прятаться. А вот свои его вряд ли выдадут, ведь фактически Захран много лет находился в прямой зависимости от Танорга, и никто об этом не знал.
– Что на счёт изменённых бета-колебаний?
– Не заметил. Эмоции все очень натуральные, я бы даже сказал естественные. Игнар Радосский – виртуозный манипулятор – обошёлся классическими методами влияния на людей: запугиванием, шантажом, кредитами. Ничего нового.
А про себя добавил: «Зато опыты решил поставить на единственной дочери, чуть не убив её при этом». Док Дориан Бланк несколько раз перепроверил кровь Анестэйши и пришёл к выводу, что именно наличие в ней криоциотов – мутации, которая могла появиться лишь на радиоактивном Захране – привело к такому финалу. Будь Анестэйша как все таноржцы обыкновенной, то она легко бы поддалась гипнозу. Обыкновенной. Хмыкнул от этой мысли. Слова «Анестэйша» и «обыкновенная» никак не хотели ложиться в один ряд. Разве девушка, которая угнала истребитель, прорвалась через захламлённую орбиту Захрана и полгода водила за нос всех офицеров Академии, прикидываясь парнем, могла быть обыкновенной? Уже не говоря о том, что она смогла найти то самое губительное воздействие на Юлиана, которое я сам искал долгие годы.
– Понятно, – брат задумался, а я решил, что это удобный повод, чтобы высказать свою просьбу.
Достал из внутреннего кармана куртки несколько пробирок с ярко-алой жидкостью. Брови брата удивлённо поднялись вверх, но он промолчал.
– Не в службу, а в дружбу. Не мог бы ты отдать эти пробирки доку? Пускай он проверит, что с этой захухрей не так. Тяжело болеет уже несколько лет, но ты же знаешь медицину Захрана, она безнадёжно отстаёт, а у космофлота есть допуск к исследованиям миттаров и цваргов. Может, док найдёт какое-то лекарство.