Шрифт:
Пролог
Глаза с трудом выхватывают в мешанине красок знакомые фигуры. Заклинания ослепляют яркими вспышками, оглушают взрывами и громовыми раскатами. Но вот в какофонию врывается пронзительный женский крик. Вначале я не могу разобрать фраз, но после жалею, что услышала:
– Он погиб из-за тебя! Мы все умрём здесь из-за тебя!!!
…из-за тебя… из-за тебя… из-за тебя…
Брошенные сгоряча слова ранят в самое сердце, заставляют подняться на дрожащие ноги.
– Помоги, родная, – шепчу, не чувствуя губ. – Прошу, помоги.
Боль
Шаг, ещё один и ещё. Не вижу, чувствую цель. Магия плещется в израненном теле, но мне с трудом удаётся вытянуть необходимое. И вот к огню внутреннему прибавляется огонь внешний. Я – гигантский факел.
Последний судорожный рывок и цель оказывается в моих объятьях. Шипит, стонет, вырывается. Раздирает живот когтями. Но я не замечаю увечий, огонь, бегущий в жилах, ранит намного сильнее.
Пахнет горелой плотью противно, тошнотворно, заставляя лишь сильнее стискивать гада крыльями. И повторять:
– Он чудовище, убийца. Ты обещала, сдохнешь, но вернёшься из небытия и уничтожишь эту тварь. Так что терпи. Терпи! Терпи…
Вскоре жертва затихает и перестаёт шевелиться, но я никак не могу заставить себя развести крылья, превращая останки в пепел. А затем моё тело вдруг становится лёгким-лёгким, невесомым. Кажется, взлетаю, поднимаюсь все выше и выше. Боль уходит, с каждой секундой становясь меньше. Вскоре она исчезает, забирая с собой страх, мысли и эмоции.
В высоте больше не пахнет горелым. Воздух наполнен чем-то знакомым и невероятно вкусным. Сладким, родным. Я глубоко, до головокружения вдыхаю, буквально выпиваю волшебный эфир. Насладившись, выпускаю обратно через рот. Вновь пытаюсь набрать полную грудь, но больше вдохнуть так и не могу. Кричу, теряя последний воздух. Судорожно дёргаюсь от ужаса и падаю с высоты прямо в пустоту.
Глава первая
Старинные дедовы часы мерно тикали на стене, отбивая последние минуты моего нахождения в доме. Я стояла в гостиной с сумкой наперевес и разглядывала знакомую с детства обстановку.
– Присядем что ль на дорожку, Грушка, – пробасил дядька Федор, по-хозяйски рассматривая из-под кустистых бровей уже свои новые владения.
– Присядем, – согласилась я, ставя на пол тяжеленную котомку и усаживаясь на неё сверху.
А почему бы и нет, автобус отходил от станции через полчаса, а из-за мандража я успела собраться гораздо быстрее, чем планировала. Переждать в тёплой комнате всё лучше, чем мёрзнуть под моросящим дождём.
– Ты ж не волнуйся, милая, – засуетился дед. – За добром присмотрим; как обоснуешься, адресок сообщишь – так с попуткой и отправим, а, может, и сам Васёк заедет.
– Да я за вещи и не волнуюсь, дядь Федь, за Мурза переживаю. Как же он без меня-то жить будет, – одинокая слезинка покатилась по щеке.
Длиннолапый, вечно худющий, несмотря на отменную кормёжку, кот, будто понимая, что говорили о нём, настойчиво тыкался мордой в колени. В расстроенных чувствах я подхватила его и крепко
– Ууу, нашла о ком слёзы лить, девка, – покачал головой старик. – Не об этом думать надо, а о том, как на новом месте устроиться. Помни, – он авторитетно поднял указательный палец. – Доверять никому нельзя! Ну, кроме нас, конечно же.
Суровый взгляд дедова приятеля грозил небесными карами за нарушение неписаного правила, и мне ничего не оставалось, как только кивнуть и украдкой стереть предательские капли.
– А Мурз твой никуда не денется, – продолжал увещевать дядька. – Дождётся в тепле и сытости, да и Анюте какая-никакая забава будет.
– Вы уж проследите, чтоб не обижали его, – попросила я. – А то ведь он какой – лишнего не терпит, может и когтями приголубить.
– Не боись, Грушенька, прослежу. Ну, давай, пойдём, что ли, провожу до станции.
Я вновь глубоко вздохнула и поднялась. В который раз за этот день пробежала взглядом по комнате, запоминая детали.
Милый дом.
Сколько помню, мы всегда жили здесь с отцом матери, дедом Афанасием, вдвоём. К нему меня привезли родители, перед тем как отправиться отдыхать в экзотическую страну. Побоялись взять с собой трёхлетнего ребёнка, потому и оставили у того, кому доверяли. Вот только забрать уже не смогли, погибли в авиакатастрофе. Бабушка Миланья, дедушкина жена, умерла задолго до моего рождения, так и оставшись посторонней полной женщиной с потёртой фотографии. Других родственников у деда не числилось. С отцовской родней вышла неприятная история ещё до свадьбы родителей, поэтому с ними мы отношений не поддерживали.
После смерти Афанасия я решила податься в город. Пусть наша деревня Луговянка была большая и находилась не так далеко от центра – всего-то три часа езды на автобусе, мне хотелось лучшего.
Дед любил повторять, что мечта – это главное в жизни человека. И неважно, какую цену он заплатит за её исполнение. Вот и я не побоялась пойти навстречу мечте, оставив в прошлом родную деревню и отправившись покорять неизвестное.
Касаемо будущего мыслишки имелись. Я предполагала, что вначале сниму квартиру, потом, чуть осмотревшись, куплю свою. Дед не только смог накопить за шестнадцать лет, прошедших с моего у него появления достаточно крупную сумму, но и сэкономил наследство родителей.
Разобравшись с пропиской, подам документы в сельскохозяйственную академию: всегда хотела работать с животными. Времени было предостаточно, чтобы завершить все намеченное, благо на календаре середина апреля. В общем, выходила я из старого дома скорее радостно предвкушающей новое, чем откровенно печальной и боящейся. Лишь чуть-чуть грусти и тоски, но и они, как я надеялась, уйдут, проиграв надежде на лучшее.
Дядька Федор, как и обещал, довёл до станции, вместе со мной дождался прихода автобуса, помог занести вещи и усесться на кресло, а потом честно махал рукой до того момента, пока автобус не скрылся за поворотом. Наблюдая в окно за пролетающими домиками, я мысленно прощалась с Луговянкой.