Академия счастья, или Пирожные всегда в цене!
Шрифт:
Взглядом я попросила не останавливаться, а говорить.
— Ты не должна меня бояться. Я… — он нахмурился, собираясь с силами, — Я давно… То есть…Ты мне очень сильно нравишься…
Он запнулся. Это было так странно, что я почувствовала неладное. В чем он мне собрался признаваться? Что убивает людей? Ест младенцев или балуется черной магией? Мне не хотелось слышать ничего из выше перчисленного, но я решила дать ему шанс. Вдруг раскроет семейную тайну или расскажет, например, где моя мама или почему он не хочет видеть моих приемных родителей.
Но Винсент молчал. Он краснел, как рак, и крепко сжимал мою кисть. Да что с ним такое?
— Помнишь розу два года назад?
— Розу? — я сначала не поняла, о чем он.
Я оставил тебе на внутренней стороне подоконника розу, которую сотворил своими руками, — быстро проговорил он, будто стесняясь.
— На четвертом этаже пятиэтажного дома, — эхом ответила я, все еще не понимая, — То есть это был ты?
Винсент кивнул и в его глазах зажглась надежда.
— И это я сказал той девушке из приемной комиссии, что самое вкусное мороженное продается в том магазинчике у памятника Пушкину, — казалось, Винсент и вправду решил разбить все тайны между нами.
Вот только после каждого его слова мне становилось все безрадостнее. Сквер с Пушкиным — ладно, ну попала я в Царство фей, и попала. Раз я — чистокровная фея, когда-нибудь нашла бы дорогу сюда, но вот роза…
То сказочное, волшебное впечатление, на грани страха и тайны, разбилось, как хрустальный бокал. Он не подарил, а подбросил мне розу. Вторгся в мое жилище. Он…Знал, где я живу? Следил за мною?…
— Получается, ты с самого начала знал, кто я? — аккуратно высвободила его руку и отодвинулась.
Он кивнул и настороженно ждал моей реакции. Притих, негодяй. И это еще больше выводило из себя и раздражало.
И я не сдержалась:
— То есть ты следил за мною? — взвизгнула я, — Ты — псих? Ненормальный? Маньяк?
— Нет, что ты, — отмер он, — Просто ты мне понравилась.
— И ты следил за мной! — уличающе стукнула кулаком по лавочке.
Мужчина помедлил, но все-таки кивнул.
— Это же запрещено законом! Сколько мне тогда было лет? Пятнадцать?
А я еще думала, что Винсент нормальный. Да где же моя хваленая интуиция была?! Почему я сразу не рассекретила этого маньяка, не догадалась, что он преследовал меня все это время.
— Я увидел тебя на улице, когда впервые перенесся в Москву, — осторожно сказал Гюрон и погладил меня по руке, — Ты шла домой в сиреневом, легком платье… Твои глаза блестели, а волосы отливали золотом… Мой отец говорил, первой узнает чувства душа, а разум — после…
Я не могла поверить своим ушам. Что за романтическая дребедень? Он лжет! Пусть и смотрит томным фиолетовым взглядом, пусть нежно улыбается мне, но он лжет — я чувствую это!
— Ты — псих ненормальный, — я одернула руку и вскочила со скамейки, — Почему увязался за мной? О какой душе ты говоришь, о каких чувствах? Ты не зубы не заговаривай!
— Ты не понимаешь, Лика, — куратор тоже встал, — Я искренне, всей душой хочу быть рядом.
Эти вдруг прозвучавшие в его интонации просящие нотки сдернули мой спусковой крючок. Душа? Искренность? Он издевается? В какие игры решил играть со мною?
— Не надо, — усмехнулась я, — Лучше оставь меня в покое.
— Не могу, — он криво усмехнулся в ответ, — Ты — мое счастье, ты — мой жизненный смысл, ты — моя награда…
С каждым произнесенным словом он менялся, его мимика и движения тела затормаживались, будто впадая в спячку.
Как потерявший над сознанием контроль, как отравленный газом, он видел только меня и не осознавал ничего вокруг. Расфокусировавшимся взглядом он глядел мне за плечо, там, где, скорее всего, была аура. Он улыбался незнакомой блаженной улыбкой и откровенно пугал.
Да что с ним такое? Что за странная перемена? Винсент всегда казался мне преисполненным разумности и спокойствия феем, но сейчас у него от волнения дрожали руки и весь вид стал каким-то придурковатым, а потом он потянулся ко мне.
Пощечина вырвалась быстрее, чем я осознала, кому ее влепляю. Резкий звук, остановка дыхания. Винсент замер. Страх накрыл второй реакцией, и мне бы броситься прочь, но я гордо вздираю подбородок. Плевать! Пусть хоть испепелит на месте, но касаться трясущимися руками я не позволю.
Но Винсент все также стоит оторопело. Его задурманенные фиолетовые глаза темнеют. Я вижу, как за одну секунду они превращаются в темное, почти черное пятно.
Он действительно превращается? Горло охватывает ужас и становится трудно дышать.
Гордость тут уже не поможет. Нужно спасаться. Да, в этот раз он меня не пощадит. Я сделала шаг назад. Его рука безвольно шлепнулась о бедро, и мне не понравился этот звук. Пятясь, я попыталась выйти из беседки. Слишком неподвижно он стоит, не моргая, и смотрит мне в глаза.
Все такой же и в то же время другой. Одно быстрое, смазанное движение, и вот он совсем рядом, держит меня за подбородок.
Я не ожидала такой прыткости, и снова сделала шаг назад.
— Мне очень сложно удержаться, — вдруг говорит Винсент хриплым, чужим голосом, — Ты такая сладкая, вкусная, яркая. Ты должна быть моей.
— Винсент… — шепчу я и в ужасе понимаю, что спастись не смогу.
По его светлой коже пробегает тень. Она накрывает плечи, тянется по рукам ко мне. Лицо пока остается очеловеченным, но дыхание… Никогда не слышала, чтобы он так тяжело дышал.
— Хочу тебя, — говорит он и наклоняется ближе.
Лицо опаляет жар. Как же странно он дышит, как сквозь силу. Я понимаю, что один поцелуй — и меня не станет. Тьма захватит, поглотит, раздавит, и запоздалое раскаяние — это всё, на что способен будет Винсент.