Акробат. Дилогия
Шрифт:
— Ну, как? Спать уже не хочется? — Скиталец хитро улыбался по дороге в лагерь. — Надо закаляться. Тебе, как воину, придется и водные преграды форсировать. Плавать, кстати, умеешь? Если нет — научим.
Впереди по тропинке в сторону лагеря шла Принцесса. Наверное, хотела умыться у ручья, но место оказалось занято. Интересно, видела ли она двух голых мужиков под струей водопада?
— Доброе утро, господин, — судя по опущенным глазам и стыдливому румянцу, залившему лицо, видела.
— Доброе, Принцесса. Помешали тебе умыться? Мы уже уходим.
— Нет, господин. Я просто сказать хотела…
— Так, говори, я слушаю.
— Там едет бродячий певец.
— Это тот, что на ослике? Так он певец? И что?
— Господин, разреши, я накормлю его, —
«Певец, говоришь, — подумал Скиталец. — Ну, хорошо, хоть не разбойник. Время… Надо бы ехать… Но куда, я все равно еще не решил — то-ли назад, в Страну, Окруженную Горами, то-ли на перевал, к Южному Океану. Ладно, уважим девчушку. Старательная, трудолюбивая, заслужила. Пусть послушает фольклор. Заодно, может, и я что-то новое узнаю».
Бродячий певец на представителя творческой интеллигенции совсем не походил. Парень был молодой и довольно крепкий. Даже рост его, по меркам горного народа, был выше среднего. В остальном он от горцев отличался мало — то же плоское скуластое лицо, те же усы и борода, заплетенные в косички, тот же шерстяной плащ с сине-бело-коричневым узором и меховой оторочкой. Разве что, на голове не меховая шапка, а конический колпак, увешанный бубенчиками.
— Доброе утро, уважаемый. Говорят, ты бродячий певец? — приветствовал Скиталец путника. — И нам что-нибудь споешь? Как, кстати, к тебе обращаться?
— Зови меня Ламаром, благородный. Это значит Горластый. Почему бы не спеть, если есть благодарные слушатели?
Скиталец краем глаза оглядел поклажу на ослике и складки одежды певца, но никакого оружия, кроме суковатого посоха, не увидел.
— Не страшно, уважаемый, в одиночку по горам гулять? — спросил он гостя. — Люди здесь, насколько я понял, попадаются разные. Не за понюшку табака зарежут.
— Что взять с бедного путника? Я сам только добротой людей и жив. Накормят — и, спасибо Кумуту и его божественному семейству. А добрых людей отблагодарю песней. А нет — мое брюхо будет петь громче, чем горло! — и бард огласил окрестности громовым хохотом.
«Интересно, — подумал Скиталец. — Что в репертуаре у этого оптимиста?»
А вслух сказал:
— Ладно, уважаемый, мы тебя накормим, а потом уж послушаем. Завтрак скоро будет готов, если верить нашей стряпухе.
— Великодушно прошу извинить, добрые господа. Но не разрешите ли мне немного поспать у вашего костра? За последнее время я не нашел достаточно топлива для костра. А без огня ночью лучше не спать. Попадается, знаете ли, такое зверье, отгрызет ноги — проснуться не успеешь. Огня, впрочем, боятся. Даже дымок учуют — близко не подойдут. Вот я и иду, большей частью, ночью, а днем мы с моим другом — жест в сторону ослика — отдыхаем. Благо, ночи нынче лунные. Но и холодные. Мне сейчас сон возле огня милее еды. А спою я вечером. Не возражаете?
— Пусть будет так, — сказал Скиталец. Похоже, появился повод не принимать немедленно решение, куда отправляться — на перевал или назад, на Побережье. Что же, подождем до вечера, а то и до утра. Еще раз все, как следует, обдумаем…
Из ненаписанного дневника Скитальца:
«Весь день на нервах! Заметил недалеко от ущелья двоих соглядатаев. Раньше они так близко не подбирались. Почему же сейчас осмелели? На что-то решились? Надо бы их культурно порасспросить, да боязно оставлять лагерь. Тем более, что возле костра спит незнакомый детина. Волчонок, конечно, тоже парень не промах, но, мало ли что может случиться? Хорошо, если с палицей — лицом к лицу, а если ножом, да в спину? Нет, лучше пока просто понаблюдать. Благо, мой «хвостик» нашел себе занятие — гоняется за ящерицами между камнями.
К ночи наблюдатели ушли, а новые их не сменили. Из-за знакомого холма снова выплыло красноватое марево. Похоже, ребята решили, что до утра
Сказитель, не торопясь, готовился к выступлению. Музыкальные инструменты у него занятные. Я таких до сего дня не встречал. Ящик, обтянутый кожей и прилаженной к нему доской, похожий на средних размеров чемодан. Вдоль доски идут струны, скорее всего, из сухожилий каких-то животных. Ладов нет, зато сверху расположены рычажки — именно с их помощью меняется натяжение струн. Та еще гитара! Или не гитара? Играет на ней артист костяным крючком: то дергает струны, то елозит по ним, а то и по ящику постучит, как по барабану. Еще у него имеется небольшая карусель — колесо на палке, а на нем навешены медные звоночки, ракушки, планочки из кости. По ним тоже крючок время от времени прохаживается. Да и шляпа с бубенчиками — тоже инструмент, если потрясти головой как следует. Плюс хриплый голос, как по мне, без малейшего намека на слух. (Впрочем, это мы — слушатели, а он — певец, ему-то слух на кой?). Прямо, человек-оркестр!
Песни тоже немало озадачили. Уж на что я — человек от искусства далекий! Но всю жизнь думал, что стихи — это когда есть рифма и ритм. Или хотя бы, что-то одно. Но если ни того, ни другого!.. А музыка? Ой, промолчу лучше! Помню, когда-то очень давно, гуляя по Андреевскому Спуску — это еще дома, в родной столице — затронул, на свою голову, одного художника-абстракциониста… Такого наслушался о мировосприятии творческой натуры и полном убожестве людей без фантазии и таланта… Не будем повторять прошлых ошибок и упрячем свои суждения подальше — мы нынче не дома. Тем более, что публика довольна. Принцесса смотрит на него, как юная фанатка на сэра Пола Мак-Картни — глазки горят, щечки пылают, хлопает в ладоши, и, того гляди, в пляс пустится. Да и Айра улыбается, подсвистывает, перстами щелкает. Волчонок в музыке такой же знаток, как и я — он больше на Принцессу пялится. Любуется, но зубами скрежещет — не на него девчонка смотрит, не им восхищается. Даже малышу передалась общая атмосфера — снова прыгает вокруг, всех дергает за одежду, цепляется за плечи, заливисто хохочет. Пусть себе. Похлебке уже бояться нечего — съедена, и котел вымазан остатками лепешек.
Пробую вникнуть в содержание песенки. Ага, у старого хана была молодая жена, а недалеко от его стана проезжал молодой красавец-воин… Вечная тема!
Ох, красивая жена Хану старому досталась! Много за нее овец Было отдано, как выкуп Уважаемому старцу Что отцом был той девицы. Ее брови — изгиб сабли, Ее губы — терпкий мед! Ноги стройны, грудь упруга И как ягоды — соски. Как плато над океаном Плоским был живот красотки, Как холмы в лугах цветущих Выдавались ягодицы…Ой-ой! Песенка, вроде как, детям до шестнадцати… Откуда, интересно, сказитель узнал такие интимные подробности о жене старого хана, которую тот, естественно, на всеобщее обозрение не выставлял? Угадал под бесформенным балахоном и шароварами величину сосков и округлость ягодиц? Или с натуры живописал? Но это были еще цветочки. Дальше было еще интереснее.
Прискакал гонец с предгорий Весть тревожную принес он, Будто враг жестокий жадный Собирается отнять Все стада старого хана, Что паслись в его лощинах.