Аксиоматик (Сборник)
Шрифт:
Я знал, что никогда не смогу до конца избавиться от сомнений. Я не смог бы жить, терзаясь каждую ночь — а вдруг я ошибаюсь? Вдруг у нее все-таки есть сознание? Вдруг она точно такой же человек, каким стану я, когда меня воскресят? А я предал ее, бросил…
Похитители знали, что делали.
Компьютеры работали всю ночь, высвобождая мои средства, вложенные в различные предприятия. На следующее утро, в девять часов, я перевел полмиллиона долларов на указанный счет и стал ждать. Сначала я хотел восстановить прежний пароль прямого
В десять минут десятого на гигантском экране снова появилась маска похитителя и сказала обычным голосом, без всякой декламации:
— То же самое через два года.
Я кивнул:
— Хорошо.
За два года — но ни месяцем меньше! — я мог восстановить эти деньги так, чтобы Лорен ничего не знала.
— Пока вы платите, она останется в анабиозе. Для нее не будет времени, не будет событий. Не будет никаких неприятностей.
— Благодарю вас, — поколебавшись, я заставил себя спросить:
— А потом, когда я…
— Что?
— Когда я буду воскрешен… вы отпустите ее ко мне?
— О, разумеется! — Маска великодушно улыбнулась.
Не знаю, как я смогу все объяснить модели Лорен. Не знаю, что она сделает, когда узнает о своей истинной природе. Может быть, воскрешение на «Кони-Айленде» для нее — воплощенный ад? Но из чего я мог выбирать? Оставить ее на растерзание похитителям — до тех пор, пока они не откажутся от своего плана? Или выкупить ее у них — для того, чтобы больше никогда не включать?
Когда мы оба будем на «Кони-Айленде», она сама решит, как быть дальше. А пока мне остается только взывать к небесам в надежде, что ей хорошо в ее бездумном анабиозе.
Пока что мне предстоит жить с Лорен из плоти и крови. И я должен, конечно, рассказать ей все. Каждую ночь, лежа рядом с ней, я воображаю наш предстоящий разговор.
Дэвид: Как я мог обречь ее на страдания? Как я мог оставить на произвол судьбы ту, которая в буквальном смысле соткана из всего, что я люблю в тебе?
Лорен: То есть ты спас модель модели? Спас ничто, которое не может страдать, не может ждать, которое нельзя ни бросить, ни спасти…
Дэвид: Разве я — ничто? Ты — ничто? Понимаешь, любой из нас для другого не более чем Копия, портрет, спрятанный в его голове.
Лорен: Ты считаешь, что я — всего лишь идея в твоей голове?
Дэвид: Нет! Но кроме этой идеи, другой тебя у меня нет. Значит, эта идея и есть предмет моей любви к тебе. Неужели ты этого не понимаешь?
И тут происходит чудо. Она понимает. В конце концов она все понимает.
И так каждую ночь.
Я с облегчением закрываю глаза и спокойно засыпаю.
* * *
Перевод на русский: Е. Мариничева, Л. Левкович-Маслюк.
УЧАСЬ БЫТЬ МНОЮ
Рассказ
Greg Egan. Learning to Be Me. 1990.
В
Мне было шесть лет, когда мои родители сказали мне, что у меня в голове есть черная жемчужина, которая учится быть мною.
Микроскопические паучки ткали тонкую золотую паутину в моем мозге, так что учитель жемчужины мог слушать шепот моих мыслей. Сама жемчужина подслушивала мои чувства и читала химические сообщения, передаваемые потоком моей крови. Она видела, слышала, нюхала, пробовала и чувствовала мир так же, как и я, в то время как учитель контролировал ее мысли и сравнивал их с моими. Всякий раз, когда мысли жемчужины были неправильными, учитель очень быстро перестраивал жемчужину, переделывал ее, выискивая изменения, которые сделали бы ее мысли верными.
Зачем? Чтобы, когда я уже больше не мог быть собой, жемчужина могла делать это вместо меня.
Если от такой новости у меня самого голова шла кругом, каково же было жемчужине? Пожалуй, точно так же — она ведь не осознает, что она жемчужина, и ей точно так же интересно, что чувствует жемчужина. И она тоже приходит к выводу: "То же самое — она ведь не осознает, что она жемчужина, и ей точно также интересно, что чувствует жемчужина…"
Ей тоже хочется понять. (Я это знал, потому что тот же вопрос мучил и меня).
…ей тоже хочется понять, это в самом деле я или всего лишь жемчужина, пытающаяся стать мной.
Будучи насмешливым двенадцатилетним подростком, я глумился над этими дурацкими переживаниями. У каждого был драгоценный камень, за исключением членов непонятных религиозных сект, и если поразмыслить об этой странности, возникало ощущение невыносимой претенциозности. Жемчужина была жемчужиной, обыденным фактом жизни, собственно, как и экскременты. Мы с друзьями отпускали грубые шуточки на эту тему, также как шутили о сексе, чтобы доказать друг другу, насколько искушёнными были в этой области.
Но мы были не столь опытны и невозмутимы, как притворялись. Однажды, когда мы все слонялись в парке, ничего не делая, один из участников нашей банды, чье имя я забыл, но зато отлично помню, что он всегда был слишком умным на свою беду. Он спросил каждого из нас:
"Кто ты? Жемчужина или настоящий человек?"
Мы все отвечали бездумно, возмущенно:
"Человек!"
Когда последний из нас ответил, он заржал и сказал: "
Ну, а я нет. Я жемчужина. Так что вы можете съесть мое дерьмо, лузеры, потому что вас всех спустят в космический туалет, но не меня — я собираюсь жить вечно."