Акт возмездия
Шрифт:
– Аллах акбар! Бей русских свиней!
Выстрел и крики словно сняли с Вахида тяжелый мутный морок, дали сигнал к действию. К тому же теперь действовать и впрямь следовало максимально жестко, спасая пошатнувшийся благодаря позорному замешательству авторитет. Скинхед еще не успел завалиться на пол вагона, а Вахид уже влепил ему прямо в падении ногой в бок. Русский вскрикнул от боли, тонко, по-заячьи!
– На, гад! На, свинья! Аллах акбар!
Удары посыпались градом. Багровое безумие заполнило мозг, заливая все вокруг густым туманом ярости. Теперь хотелось убить, разорвать в клочья корчащееся на грязном вагонном полу, пытающееся закрываться
– Аллах акбар!
Краем глаза он заметил, как Султан, спрятав пистолет, тычет прямо ему в лицо мобильник. Ага, снимает бойню на телефон, молодец, хорошо придумал! Потом и сами посмотрим, и друзьям покажем, да и перед знакомыми девчонками лишний раз козырнуть пригодится!
Оказавшийся сзади всех невысокий Салман, все пытался протиснуться к завалившемуся в проходе между сидений русскому, все хотел тоже достать его ногой и никак не мог, от того все больше суетясь и отчаянно ругаясь по-азербайджански.
– Аллах акбар! Режь русских!
Рашид с кривой, будто приклеенной на лицо застывшей улыбкой, опускается перед упавшим на колено, в руке блестит любовно заточенный нож. Удар! Неудачно лезвие скользит по ребру и распоров куртку путается в складках одежды где-то под мышкой. Еще удар! На этот раз точнее, нож косо входит в грудь на треть своей длины, почему-то Рашид не проталкивает его дальше, а высовывает наружу, медленно подносит к лицу и с интересом изучает почти идеально чистую поверхность.
Русский уже не кричит под ударами, а лишь утробно всхлипывает. Зато верещат отчаянно, почти на пределе слышимости в дальнем конце вагона тетки. Визжат им в унисон молоденькие девчонки.
– Аллах акбар!
– Все хватит! Оставь его! Станция!
Единственный из всех сохранивший полнейшее хладнокровье Султан, дергает Вахида за плечо, трясет ожесточенно, пытаясь оттащить от истекающего кровью русака.
– Добить надо! Он живой еще! – хрипит, вырываясь Вахид.
Он уже видит мелькающий сбоку станционный перрон, замерших в ожидании остановки поезда людей, понимает умом, что Султан прав, пора уходить, но не в силах заставить себя прервать кровавую забаву.
– Добить надо!
– Джаляб! – выплевывает сквозь сжатые губы Султан.
В руке его снова пистолет. Выстрел, другой, третий… Голова русского залитая кровью конвульсивно дергается в такт.
– Все! Пошли, пошли…
– Да, брат… Все, уже все… – бормочет Вахид, позволяя вывести себя из остановившегося вагона.
– Так, быстро все в разные стороны и уходим по одному. Ну, бегом! – окончательно берет на себя руководство операцией Султан.
Его слушаются беспрекословно, опасливо косясь на все еще зажатый в ладони, сочащийся дымом недавней стрельбы "Макарыч".
В кабинете начальника отдела Железяка всегда чувствовал себя неуютно. То ли сознательно подобранная мебель и вся обстановка обладали каким-то давящим на психику эффектом, то ли сам кабинет находился в неизученной до конца учеными-альтернативщиками геопатогенной зоне, то ли еще что необъяснимое действовало… Только едва переступив начальственный порог, делался капитан Лымарь каким-то беззащитным, бестолковым и заранее виноватым во всех мыслимых и немыслимых грехах. Может быть, конечно, дело было вовсе и не в кабинете, а в самой личности занимавшего его начальника. Может слишком уж авторитарным, подавляющим волю сотрудников был избранный тем стиль руководства. Вообще, если задуматься, то… Но таким крамольным мыслям Железяка старался воли не давать, этак и до нарушения субординации и прямого неподчинения додуматься можно… А такого в Системе не прощали никогда и никому, будь ты хоть семи пядей во лбу весь из себя профессионал.
Начальник отдела по борьбе с экстремизмом полковник Залесский, был невысок, лысоват, но при этом силен, подвижен и крепок. Неопределенные, меняющие и цвет, и выражение с легкостью хамелеона глаза всегда смотрели на собеседника прямо и испытующе, вообще при общении с полковником как-то невольно создавалось впечатление, что ты должен ему крупную сумму денег и уже давным-давно просрочил все положенные платежи по кредиту. Именно с таким выражением на лице Залесский всегда обращался к подчиненным оперативникам. Неподготовленные к подобному люди потом долго не могли прийти в себя, усиленно вспоминая, когда же и что именно они ему задолжали. Однако был полковник по-своему справедлив и даже заботлив, правда именно что по-своему, то есть в рамках того, как сам понимал справедливость и заботливость. А надо сказать понятия эти у начальников и подчиненных зачастую имеют прямо противоположные значения.
Железяка отчего-то был абсолютно уверен в том, что начальник его недолюбливает. Хотя каких-либо материальных оснований для подобных выводов, вроде как и не существовало, полковник со всеми своими сотрудниками был исключительно ровен и напоказ справедлив. Равноудален, как любил говорить один наш президент. Однако подспудное впечатление никуда не девалось, изрядно портя Лымарю и жизнь, и карьеру. Именно благодаря этой повседневно жившей в нем уверенности в предвзятости лично к нему полковника, едва попав под грозный начальственный взор, и сразу не ожидая от этого для себя ничего хорошего, он терялся, начинал запинаться и мямлить, пытаясь спасти положение нес уже и вовсе какую-то ерунду… В общем собственноручно создавал себе имидж бестолкового и недалекого человека…
Вот и сегодня, стоило Залесскому пристально посмотреть на него в своей откровенно недоброжелательной манере, и словно комок подкатил к горлу, заставив оперативника блеять что-то жалкое, вместо тщательно подготовленной и отрепетированной речи. Он сам понимал, что говорит сейчас крайне неубедительно и вообще не о том, о чем нужно бы, но ничего не мог с собой поделать. А полковник слушал, вертя в руках карандаш и продолжая буравить его своим фирменным взглядом. Здесь стоит отдать Залесскому должное, он всегда, не перебивая, выслушивал подчиненных до конца, какую бы околесицу они ни несли. Выслушивал, только для того, чтобы после, тремя-четырьмя короткими емкими фразами вытянуть напоказ все ошибки и неточности докладчика, тыкая его в эти огрехи, словно строгий хозяин нагадившего, где не надо, котенка.
– Итак, подытожим, – полковник отложил в сторону ручку, которую теребил в пальцах все время рассказа. – Пункт первый – арестованный по делу о взрыве торговой палатки Перегуда, поддавшись на открытую провокацию камерного агента, воспользовался возможностью позвонить по мобильному телефону и якобы ошибившись номером, попал вместо матери на телефон некоего мужчины, с которым и обменялся несколькими фразами, после чего перезванивать матери не стал, заявив, что не помнит точно ее номер…
– Да, так точно… При этом разговор получился странный и не типичный для простой ошибки. Перегуда явно пытался скрыть в обычных фразах какое-то шифрованное сообщение…