Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского
Шрифт:
Жена Смоктуновская Шламита Хаймовна (девичья фамилия — Кушнир), 1925, Иерусалим, д. хозяйка, Москва.
Мать Смоктунович Анна Акимовна, 1902, село Киреевское Томской обл., пенсионерка, Одесса.
Сестра Смоктунович Валентина Михайловна, 1923, село Татьяновка Томской обл., Одесса.
Брат Смоктунович Аркадий Михайлович, 1927, село Татьяновка Томской обл., шофер скорой помощи, Одесса
Брат Смоктунович Владимир Михайлович, 1930, Красноярск», старший преподаватель техникума, Абакан.
Сестра Смоктунович Галина Михайловна, 1933, Красноярск, продавец продуктового магазина, Красноярск.
Сестра Смоктунович Зоя Михайловна, 1936, Красноярск, буфетчица в гостинице, Одесса.
Из его биографии могло бы получиться несколько романов. Тяжелое детство во вкусе Диккенса: многодетная семья, которая едва сводит концы с концами, абсолютно
В самом начале войны призовут отца, «человека, — по словам Смоктуновского, — добрых шалостей и игры, человека залихватского характера, ухарства и лихачества», двухметрового, рыжеволосого, смешливого гиганта, которого товарищи-грузчики звали Крулем (Королем) — его карточку носил в медальоне Гамлет Смоктуновского в фильме Козинцева («он человек были»),
Через пару лет на войну уйдет и он сам. Военная биография никак не войдет в легенд)' актера, хотя в любой статье о нем критики и журналисты непременно упомянут фронтовое прошлое. Ни на сцене, ни в жизни он не будет щеголять ни военной выправкой, ни повадками бывалого человека. Но в минуты репетиций, когда актеры говорят о самом главном, самом личностно затрагивающем, о переломных моментах судьбы, — Смоктуновский вспоминал войну. В написанных им книгах значительную часть отдал фронтовому опыту. Голод, холод, выматывающий душу страх, вид убитых, раненых, искалеченных, близость безумия и ощущение «края бездны», невозможную радость оставшегося в живых, опыт существования на пределе человеческих возможностей и люди, раскрывавшиеся с невероятной в иной, мирной, жизни полнотой…
Смоктуновский сполна выполнил завет Станиславского об обогащении личного опыта и аффективной памяти актера. Он прошел все круги военного ада: фронт, плен, концлагерь, побег, партизанский отряд, регулярные воинские части… Он был на Курской дуге, форсировал Днепр, участвовал в освобождении Киева, дошел до Берлина. В интервью 80-х годов засвидетельствовал: «До сих пор помню, что чувствовал, когда шел в атаку: ноги ватные, не разгибаются. Очень страшно, но надо идти. Ужасны минуты перед сигналом атаки — ожидание конца, я никому не желаю это испытать. Но самое страшное — это плен, ощущение, что твоя жизнь не принадлежит тебе. Может подойти любой фашист, приставить пистолет к затылку, и все…». В интервью 80-90-х годов часто вспоминал ту или иную подробность войны: баланду, которой кормили в плену, где среди кишок болтался кал животных; немца, который поскользнулся на льду и не заметил спрятавшегося под мостом военнопленного; баб из деревни Дмитровка, которые отмывали его после многодневного похода по лесам — как они терли тощие ребра дистрофика и забавлялись той частью тела, которая была не способна реагировать ни на какие возбудители; как перевязывал раненого, у которого сорваны все ребра с правой стороны груди, и как шел в атаку под артобстрелом… Осмысляя пройденный фронтовой путь, подытожил: «Я не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы не было войны, моей военной биографии, я не хочу, чтобы каждый прошел тот же путь, потому что это был очень трудный путь. (…) Я не знаю, что было причиной того, что у меня сложилась столь насыщенная творческая жизнь, но, очевидно, тяжелые события войны внесли в нее свои коррективы». Вернувшись с войны, он понял, что страх не исчез: жил в ощущении, что в любой момент могут посадить как «бывшего в немецком плену». Страх имел вполне реальные основания.
В архиве Смоктуновского хранится письмо жены его однополчанина, где она пишет, что ее муж много рассказывал о своем друге по партизанскому отряду Кеше Смоктуновиче, был убежден, что тот погиб, и они никогда не соотносили его со знаменитым артистом Смоктуновским. Только телевизионная передача о военном прошлом артиста открыла глаза. В письме было приглашение в гости и многозначительная фраза: «Судьба мужа была трудной, наверное, как и Ваша»8. В архиве Смоктуновского хранится еще одно показательное письмо от Светланы Журбы, девочки, с семейством которой дружил в Норильске: «Я, Светлана, та маленькая девочка, которая все время пропадала за сценой, а потом ты к нам ходил домой и фотографировал нашу семью, кошку, собаку. (…) Мой папа получил реабилитацию и ему вернули звание генерал-майора, и если выхлопочет, то нам вернут наш дом в Сочи…».
К счастью, для Смоктуновича немецкий плен не продолжился сталинскими лагерями (как, видимо, произошло с его фронтовым товарищем Александром Грековым и тысячами других). Демобилизовавшись, старший сержант поступает учиться в театральную студию в Красноярске, одну из пятидесяти трех студий страны, воспитывающих актеров… Надо сказать, что решение стать актером никак Смоктуновским не откомментировано. Мог поступить в лесотехнический, попал в театральный. Пошел за компанию с товарищем. Товарищ не поступил. Смоктуновского приняли. Что стояло за выбором профессии, казалось бы, предельно далекой от мира, где он вырос? Первый раз попал в театр в 14 лет: «Подделывал билеты и ходил в театр. А там другой воздух, погашенные огни. Атмосфера взволнованного уюта». Выступление в школьной самодеятельности закончилось провалом: истерически захохотал, выйдя в первый раз на сцену, заразил смехом зрительный зал, из кружка выгнали. Систематически с артистическим миром Смоктуновский соприкасался, работая киномехаником. Ежедневное соприкосновение с инореальностью экрана могло запомниться. В начале войны по экранам страны широко шли зарубежные фильмы, среди них «Леди Гамильтон» с Лоренсом Оливье и Вивьен Ли… Тут бедные, тусклые, серые будни, там заманчивое цветение любви и битвы; красивые мужчины и женщины переживают невероятные страсти. Кстати, это была и своего рода хорошая профессиональная школа: по многу раз смотреть одни и те же картины, запоминая их наизусть по кадрам,
по репликам, по жестам. Любовь к иностранным фильмам останется на всю жизнь. Объясняя свои актерские метания, в качестве стимулов Смоктуновский назовет «трофейные фильмы». Из поразивших актеров выделит Эмиля Яннингса, потрясшего его «мощью простоты» в фильме «Президент буров» (тут Смоктуновский в выборе совпал с Николаем Хмелевым, для которого Яннингс был кумиром).
Наконец, кровавый и грязный военный быт мог стимулировать тягу к яркому, легкому существованию, с которым ассоциировались актерская профессия, сам мир театра. Театр и война причудливо сойдутся уже в конце жизни, когда много лет искавшая адресата медаль «За отвагу» была вручена Смоктуновскому прямо на мхатовской сцене после спектакля. Воинская награда была повешена на театральный камзол. Людовик XIV в гриме и обсыпанном пудрой парике принимал благодарности за подвиг сержанта Смоктуновича.
Бывшие военные в мирной профессии часто становятся садоводами, учителями, врачами, строителями. Профессия выбирается «от противоположного», от стремления уйти от себя-военного. Как представляется, выбор Смоктуновского можно рассматривать как своего рода бегство от военного опыта, от воспоминаний о себе, калеченном, умирающем, униженном, избитом, голодном; стремление в пестрой смене личин, масок, судеб — изжить себя, вчерашнего. Забыться и забыть.
Вообще, мотив бегства необыкновенно важен в биографии Смоктуновского. Смена городов, театров, постоянное желание рвать связи, когда они становятся слишком прочными. Проучившись полгода в театральной студии, он вербуется на Крайний Север, где меньше свирепствуют органы, где платят относительно приличную зарплату. Убегая в края, откуда «не берут» органы, он одновременно освободил комнату для женившегося брата. «Квартирный вопрос» еще не раз возникнет в его судьбе бродяги. Отсутствие жилплощади будет провоцировать те или иные повороты судьбы. Характерно, что первую отдельную квартиру в своей жизни, до этого протекавшей в общежитиях, гостиницах и коммуналках, он получат за роль Ленина.
Смоктуновский вошел в театр отнюдь не через парадный вход. Условия работы и жизни в Норильском Заполярном театре драмы и музыкальной комедии на Таймыре довольно резко отличались от столичных. Тут и авитаминоз, который пришлось долго и упорно лечить, и знакомство не понаслышке с землей, не принимающей покойников — всплывали по весне. Но главное отличие — в самой идеологии существования провинциальных актеров в богом забытых театрах на окраинах империи. Перефразируя Чехова, Илья Эренбург скажет о провинциальной актрисе, ровеснице Смоктуновского: «Она узнала интриги, склоки, халтурные концерты, маленькие комнаты в грязных гостиницах, легкие связи и тяжелую жизнь».
Норильск стал тяжелой профессиональной школой. «Когда я статистом пришел в театр, первым моим чувством был страх перед публикой. В озноб бросало. И без того тихий голос становится едва слышным. Не знал, куда себя деть, что делать с руками и ногами. Ощущение ужасающее». Десять премьер в год помогли жесткой и быстрой адаптации к условиям сцены. Пошли главные роли. Через четыре года он перебирается в Махачкалу. «За год работы в этом театре я успел «испечь» пять основных ролей, не принесших мне, однако, ни радости, ни истинного профессионального опыта, ни даже обычного умения проанализировать мысли и действия образа», — позднее писал он о своем пребывании в махачкалинском театре.